Да будем мы прощены
Шрифт:
– Он же должен ходить в школу, – отвечаю я.
– Школа его тут недалеко, автобус может подъехать.
– А что говорит сам Рикардо?
– Мистер, я вас прошу. Из-за вас погибла моя сестра и оставила меня с мальчиком, и это для меня слишком. У вас есть деньги, вы способны ему помочь. Я очень, очень любила сестру, но не готова. Ну почему надо всем ломать жизнь? Прошу вас, вы же такой симпатичный раздолбай.
Симпатичный раздолбай?
– Вы же не можете просто взять отдать мне Рикардо.
– Почему?
– Я
– Но он же гражданин США, – говорит она. – Он здесь родился.
Надо бы ей объяснить, как работает система социальной помощи, но я отвечаю:
– Давайте я подумаю, что тут можно сделать. А тем временем заберу его у вас на уик-энд. Можно с ночевкой.
– Он был такой мамочкин ребенок!
Она начинает плакать.
– Не плачьте, пожалуйста, не надо.
Я сам чуть не пускаю слезу вместе с ней. Она шмыгает, чтобы перестать.
– Вам-то чего плакать? Вы большой белый мужчина, и у вас большой дом.
Как гром с ясного неба приходит открытка от Джорджа. На ней фотография какого-то отеля в Майами, сама открытка сильно потертая, как будто годами моталась вокруг света на дне чемодана.
Здесь все так, как я и думал. Ночью у костра парни меня учат работе с отмычкой, а в искусствах и ремеслах я учусь делать цементировочные башмаки из дерьма и травы.
Не забывай обрывать засохшие головки на моих цветах.
Открытка (без обратного адреса) наводит меня на мысль, что у меня нет никакой контактной информации Джорджа – ни адреса, ни телефона для экстренного звонка. Я звоню в офис директора «Лоджа».
– Доброе утро, спасибо, что позвонили в «Лодж», новый конференц-центр руководителей в Адирондакских горах.
Я объясняю, что хочу говорить с главврачом.
– Одну секунду, прошу вас.
Звонок переводят.
– Отдел кадров. Вы ищете работу?
– Нет, – говорю я нетерпеливо и все повторяю. – Главный врач мне говорил, что останется здесь до августа. И знает ли кто-нибудь, где мой брат Джордж?
Трубку берет начальник отдела.
– Иногда ситуация меняется быстрее, чем ожидалось – одновременная смена владельца, сезон отпусков и заказ на большую конференцию в конце июля, – но я вам этого не говорил. Посмотрим, не может ли кто-нибудь раздобыть эту информацию, и я вам перезвоню.
Я звоню Рутковски, адвокату Джорджа. Как ни странно, он берет трубку после первого звонка.
– Вы знаете, где Джордж?
– Вот сейчас, когда вы спросили, – отвечает адвокат, – сообразил: понятия не имею. Подождите-ка… – Слышатся звуки, будто он копается в папках. – Видимо, его документы еще не пришли. Где-то потерялся в системе.
– У вас его адрес есть? Какой-то способ послать ему письмо или посылку? У
– У меня есть карточка Уолтера Пенни, и на ней адрес. Наверняка можно что-то послать на этот адрес опекунам Джорджа, и до него дойдет.
Я записываю адрес.
– Когда я звонил в «Лодж», мне сказали, что главврача у них больше нет. Он не ваш родственник?
– Уже нет, развелся. Сейчас мы с ним не разговариваем. Я представляю свою сестру в процессе против него и, во избежание конфликта интересов, собираюсь передать дело Джорджа другому сотруднику фирмы.
Мы с Черил в молле, переходим из магазина в магазин. У нас существенный прогресс. Мы встретились не в дешевом мотеле, где Черил из страха перед клопами стелет старое синелевое покрывало, выкладывает слой мусорных мешков и накрывает их старой белой простыней, а потом мы трахаемся, как пьяные водители, елозя по этому матрасу из края в край. Сейчас мы бесцельно бродим, полностью одетые, по липовому тропическому раю со стеклянной крышей.
– Мы просто гуляем для моциона или ищем что-то конкретное?
– Диван и непригорающую сковородку, – отвечает она, придавая обоим предметам одинаковую важность.
На этот раз у нее волосы белокурые и заплетены в две тугие косички, как у восьмилетней девочки. Меня это несколько смущает, но я молчу.
– Вы с ней все еще видитесь? – спрашивает Черил.
– Очевидно. Но мне как-то неловко иметь сразу две сексуальные связи.
– Почему?
– Смущает это меня.
– Чем? В смысле, одна из них – это жалостливый трах?
– Не уверен. Что такое – жалостливый трах?
– Ну, вроде тебе ее жалко, и ты ее делаешь поэтому.
– Нет, мне ее не жалко.
– Для тебя она что-то значит, да? А обо мне она знает?
– Думаю, знает.
– Ты ей говорил?
– Ей все равно. Она от меня ничего не хочет – нулевая заинтересованность. Она хочет только меня, и тогда, когда сама хочет. Говорит, ничего личного – просто так сложилось.
Посредине молла – стенд для объявлений о потерявшихся, похожий на пакет молока. Он весь оклеен постерами Хизер Райан, объявлениями о пункте подкидывания нежелательных младенцев и месте отдыха от семейных конфликтов. Большой постоянный плакат гласит: «Беременна? Телефон анонимной помощи». И тут же оранжевая трубка.
– Это всегда здесь было? – спрашиваю я.
– Всегда, – отвечает она, не глядя.
Выходя из магазинов, я замечаю Дона Делилло. Мы встречаемся взглядами, и он будто хочет спросить: на что это ты уставился?
– Куда бы ни пошел, я вас встречаю.
– Я тут живу, – говорит он.
– Прошу прощения, я ваш большой поклонник. – Он кивает, но молчит. – Простите, можно задать вопрос? – Он не говорит «да», но и «нет» тоже не говорит. – Как вы думаете, Никсон участвовал в убийстве Джей-Эф-Кей?