Да будем мы прощены
Шрифт:
Женщина улыбается.
– Весь комплект могу вам отдать за сорок долларов.
Она кивает:
– Это приличная сумма.
– Естественно, – соглашается он. – Это же инвестиция в знания на всю жизнь.
– У вас случайно утюга не найдется?
– Случайно найдется… – Он секунду ищет утюг. – Вот, паровой электрический. – Грейди аккуратно вынимает утюг, показывает женщине. – Я один такой подарил маме, и она не нахвалится.
– И
– Шесть долларов сорок пять центов.
– А конфетки есть? – спрашивает она застенчиво.
Он смеется:
– Не думайте, что вы первая, кто о них спрашивает. Есть мятные шарики, лимонные леденцы, красная и черная лакрица, а если хотите что-то поизысканнее – есть пара коробок шоколадных «Си».
– Я когда-то одну пробовала, – говорит она. – Рай на земле.
– Шоколадная дорога к звездам, – соглашается он.
Она смеется и лезет в карман платья.
– Давайте возьму у вас утюг – и конфет на пятьдесят центов.
Грейди работает «от двери к двери» с девяти утра до пяти вечера. Если муж дома, Грейди демонстративно заинтересован всем, что глава семьи готов ему показать (это всегда какая-нибудь штука, которую тот мастерит у себя в сарае или в подвале). Грейди даже как-то грустно: все, что нужно этому типу, – чтобы его похлопали по плечу и назвали молодцом. Он слушает, разрешает собеседнику говорить ровно сколько нужно, потом, прежде чем подавать свой мяч, чуть отрезвляет хозяина воспоминанием, что никогда не видел отца в костюме – только в гробу. А потом начинает продавать. Если выходит меньше, чем на пятьдесят долларов, то это провал. Успех – если удается всучить энциклопедию для детей и коробку конфет для жены, а перед праздниками у него еще запас игрушечных грузовиков с настоящими работающими фарами и куклы, умеющие открывать и закрывать глаза, – для девочек.
Хороший день для Уилсона Грейди заканчивается в забегаловке. Если не считать пирогов матери, он никогда не ел ничего лучшего, чем просунутая в окошко еда под витриной будочки с неновой вывеской, умятая под чтение очередной буквы из энциклопедии. Приятная компания к ужину.
– Сначала чашка похлебки, а потом ваше фирменное.
Тарелка с двумя толстыми ломтями мясного рулета, хорошо приготовленная зеленая фасоль, теплый хлеб и половник пюре, горкой сложенного на тарелке с кратером коричневой подливки, все это так прекрасно, – что плакать хочется.
Он любит Америку.
Ночью задувает ветер и температура падает. И пусть день был хорош, но Уилсон Грейди чертовски мерзнет. У него есть в машине пара старых шерстяных одеял да еще подушка, принадлежавшая в детстве брату. Он паркуется в переулке и устраивается на ночь. Его редко кто замечает, а если заметят – он извиняется и уезжает, вспоминая официантку, у которой передник завязан на талии, как пояс верности.
И скрывается на темной дороге.
Я дочитываю едва ли не в слезах: это та сторона личности Никсона, которой я никогда раньше ни в чем не видел, но всегда подозревал, что она есть. В этом
Я распаковываю ящик, выкладываю материал в ряды стопок, осторожно, чтобы сохранить порядок, – но желая добраться до середины, до конца, понять общий смысл материала, форму вещей.
Примерно в середине стопки я нахожу короткую вещь. Мое внимание привлекает, что Никсон много раз на верхних двух дюймах страницы написал грубую бранную фразу. Рассказ, состоящий почти полностью из ругательств, безделушка на тему о том, как на человека напала мебель его собственного офиса. Он приезжает поздно, потому что поезд опоздал. А еще и дождь. Туфли промокли. Носки тоже. Он входит в офис, снимает туфли и носки и кладет на радиатор, ставит мокрый кожаный портфель (замечая, что тот пахнет хлевом), достает важные бумаги и садится в кресло. Оно тут же начинает его кружить, кружить, а потом вываливает на пол. Он ставит кресло обратно и наклоняется включить настольную лампу, а та вдруг бьет его током. Он берет ручку – та течет и заливает пальцы, и когда он наконец, злой как черт, ищет платок, чтобы вытереться, и захлопывает ящик для карандашей, тот ему прищемляет пальцы.
Боже мой.
Что за черт?
Ах, чтоб тебя!
Потом я нахожу еще одну историю. Сверху в скобках примечание: «Без имен, потому что с этим человеком я однажды пил».
Квартира на Авеню
Артур приходит домой поздно, приняв на пару стаканов больше, чем стоило бы. Жену он застает в спальне, она раздевается. Он смотрит и думает, что она еще очень хорошо выглядит, сексуальна, и настроение у него сменяется на игривое, но как только она начинает говорить, все его надежды…
– Я тебе могу быть чем-нибудь полезна, Артур?
– Нет, ничем.
– Ну, хорошо. Я подумала, глядя, как ты там стоишь, будто ты ждешь чего-то.
– Хочешь знать, как на самом деле, Бланш? Самая что ни на есть чистая правда… она в том, что я никогда тебя не любил. Женился на тебе, считая, что мне это на пользу.
– Я это и так знала, Артур.
– И если бы я не думал, что мне это дорого обойдется во многих смыслах, меня бы уже давно здесь не было.
– Ты не единственный, у кого здесь такие мысли.
– Когда ты последний раз меня хотела? В том смысле, в котором женщина должна хотеть своего мужчину.
– Секс я никогда не любила, и ты это знаешь, – отвечает она, глядя на него в зеркало трельяжа.
– Именно! – обращается он к ее отражению. – А ты понимаешь, насколько мне от этого плохо? В смысле, что мне-то секс нравится, и приятно было бы иногда заниматься этим с женщиной, которой это не противно.