Да будем мы прощены

Хоумс Э. м.

– Так вы считаете, что из этого может выйти книга?

– Вы знаете, я не литературовед, но меня захватило. Ваш отец открылся мне с такого ракурса, о существовании которого я даже не подозревал. Я увидел трудягу, которого не ценят, а ему, черт побери, хочется, чтобы его заметили. Мне вспомнился Вилли Ломан, персонаж Артура Миллера.

На имени «Вилли Ломан» я спотыкаюсь: невозможно не вспомнить, что Миллера здорово мурыжили в Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, где Никсон, разумеется, играл одну из ключевых ролей. Миллер

отказался называть имена и был привлечен к ответственности за неуважение к конгрессу. Произнеся имя Миллера, я ужасаюсь, что «забыл», и еще раз убеждаюсь, как это важно – знать свою историю и не забывать ее.

И замолкаю.

– Я не ошибаюсь, полагая, что сейчас на Бродвее играют какую-то пьесу Миллера? Не могу вспомнить название, но мы с Дэвидом собирались…

Я поспешно подхватываю:

– Наверняка в «Нью-Йоркере» об этом говорилось. Ну, в общем, в этих рассказах звучит эхо некоторых американских классиков: Шервуда Андерсона, Ричарда Йейтса, Раймонда Карвера… они не столько о политике, сколько просто о людях. И вы знаете, всегда очень зыбка граница между ними и нами, между правым и левым, синим и красным, личным и политическим…

Джулия прерывает меня:

– Я не шарахаюсь от демократов, мистер Сильвер, – говорит она. – Мне известно, что ваша привязанность к моему отцу выходит за пределы политики. Мы надеемся, что можно будет как-то обработать этот пакет его наследия, и заинтересованы в том, чтобы вы начали приводить материал в порядок.

Дальше она говорит, что ее интересуют мои мысли, можно ли сделать из материалов в коробках книгу или две, и что она договорится о дальнейшем доступе, и напоминает, чтобы в следующий раз я взял с собой какое-нибудь удостоверение, и потом смеется…

– Видимо, Ванда дала полный отчет, – говорю я смущенно.

– Все нормально, – успокаивает она. – Моя мать постоянно что-нибудь такое устраивала – уходила из дому без сумочки. А нам потом звонили от «Гарфинкеля» в Тенли и сообщали про женщину, которая настойчиво называет себя «миссис Ричард Никсон» и не менее настойчиво просит «записать на счет». Она уже не часто выходила одна – обычно ее сопровождали я или Триш.

Под конец разговора Джулия предлагает мне гонорар в семь с половиной тысяч долларов для начала и контракт, предусматривающий продолжение или окончание работы по результатам первых восьми недель.

– Звучит заманчиво, – говорю я.

– Скоро вернемся к этому разговору, – говорит она и вешает трубку.

Как только мы прекращаем говорить, телефон тут же звонит снова.

– Надеюсь, ты понимаешь, что я так легко не сдаюсь, – звучит женский голос.

Я молчу. Это Джулия или это она? Жду какой-нибудь зацепки.

– Ты слушаешь? – спрашивает она. – Ты готов быть со мной? Я готова… готова и жду.

– Мы вроде бы должны строить дружеские отношения?

– Дружеские я не хочу, – говорит она. – Я хочу, чтобы ты мне настучал по киске. Хочу кончать сильно,

быстро и часто. Хочу, чтобы ты меня делал, делал и делал.

– Ты со всеми так, или это мне повезло?

– Я прекращаю с другими. Остаешься ты. И мой муж.

– И что он по этому поводу думает?

– Он хочет, чтобы я притворялась проституткой и торговалась с ним за свои услуги. А платить он любит при детях, которые понятия не имеют, почему ему так весело. Так когда я тебя увижу? Серьезно, давай я сегодня к тебе приеду?

– Невозможно.

– Я думала, ты живешь один.

– У меня животные в доме.

– Какие? Ревнивая макака?

– Это не мой дом. Я здесь всего лишь гость. Долгая история.

– А в мотель?

– Давай где-нибудь лучше в кафе. На ленч или на кофе.

– Мне нужен твой дрын у меня в дыре.

– Послушай, если ты будешь так разговаривать, я не смогу поддерживать…

– Ты шутишь, да?

– Я?

– Я тебя нашла на сайте в Интернете. Если ты не сделаешь, чего я хочу, я могу сказать, что ты меня изнасиловал. У меня еще остались трусы, которые на мне были, когда ты пришел. И когда вышел.

– Ты о чем?

– Я после каждого свидания трусы оставляю, на всякий случай…

– На случай, если появится желание заняться вымогательством?

– А не хочешь меня сделать по телефону? Я буду вести, ты только реплики подавай.

Каким-то образом она заставляет меня ввязаться в секс по телефону, и хотя я не хочу возбуждаться, постепенно втягиваюсь.

– Я все-таки продолжаю думать, что мое дело – тебе помогать, а не использовать тебя…

Я расстегиваю штаны.

– Я уже такая мокрая, – говорит она. – Рукой шурую в письке, она вся сочится, и только нужен твой толстый пистолет ее забить. Я хочу, чтобы ты меня отымел. Чтобы яйца твои стучали меня по заднице. Чтобы ты меня раком поставил. Стиснул сиськи, стиснул до боли.

И она начинает завывать – только так я могу назвать эти вопли. Бьющий в уши, галопирующий звук, как издает ковбой на родео, и я понимаю, что она не притворяется. Это и дико нелепо, и невероятно заводит. Она кончает, а я завожусь все больше и больше, и потом уже не могу остановиться – сижу за столом Джорджа и за долю секунды до того, как меня прорвет, резко отворачиваюсь на вращающемся кресле, и взрываюсь на его книжную полку, на тома американской истории и на семейные фотографии в серебряных рамках. Тут же хватаю салфетку и пытаюсь вытереть.

– Мне пора, – говорю я. – Я тут свинство развел.

Она смеется:

– Я знала, что ты не выдержишь.

Что да, то да.

Через минуту звонит Нейт. У меня такое чувство, будто меня поймали со спущенными штанами. Беру трубку у Джорджа на столе, прокашливаюсь и мямлю «алло».

– Ты как там?

– Нормально, – выдыхаю я, снова прокашлявшись.

Нейт полон энергии, и мысли у него летят со скоростью сто миль в минуту. Я будто окаменелый по сравнению с ним.