Да, господин министр
Шрифт:
Слава богу, в прессе появились отклики на мою речь, так что хоть с этим все в порядке.
В кабинет заглянул сэр Хамфри – поприветствовать меня и поговорить о предстоящем слушании в комитете.
– Вы, конечно, понимаете всю важность этого мероприятия, господин министр!
– Естественно, понимаю. Там же будут представители прессы! (Как и большинство политических деятелей, Хэкер, если о нем не писали в газетах, переставал верить в собственное существование. – Ред.)
– Дело не в прессе, – возразил мой постоянный заместитель. – Там будет решаться судьба министерства. И если члены комитета придут к выводу о нашей
Я перебил его.
– А у нас с некомпетентностью и неоправданно высокими расходами все в порядке?
– Ну еще бы! – с пафосом воскликнул он. – Но не надо забывать: среди членов комитета немало враждебно настроенных к нам людей. В особенности эта… от Ист-Дербишира.
Я и не предполагал, что Бетти Олдхэм тоже член комитета. Хамфри вручил мне увесистую папку, из которой торчало множество красных, желтых и голубых закладок.
– Господин министр, рекомендую вам как можно внимательнее изучить эти материалы, – сказал он и добавил, что я могу рассчитывать на него, если возникнут какие-либо затруднения.
Ну, это уж слишком! Я устал, еще не пришел в себя после долгого, утомительного перелета! Хватит с меня и той папки, которую просмотрел в самолете!
– Что в ней было? – спросил Хамфри.
Вопрос поставил меня в тупик. К сожалению, это я припомнить не мог. Объяснил, что в самолете просто невозможно собраться с мыслями: там все время предлагают напитки, показывают мультфильмы, будят…
– Да-да, господин министр, мыслимое ли дело – собраться с мыслями, если тебя все время будят, – посочувствовал он, однако упрямо ткнул пальцем в папку с закладками, уверяя, что в ней я найду ответы на все вопросы, которых следует ожидать от членов комитета, а также тщательно продуманные аргументы и факты в защиту позиции нашего министерства.
– Надеюсь, они абсолютно точны, – заметил я.
– Они абсолютно точно отражают позицию МАДа, господин министр, – дипломатично ответил он.
– Хамфри, учтите, это не шутки. Члены комитета ни в коем случае не должны заподозрить, будто я сознательно пытаюсь ввести их в заблуждение.
– Господин министр, достопочтенные члены комитета этого ни в коем случае не заподозрят.
Его ответ меня насторожил. По-моему, тут что-то не так.
– Скажите, Хамфри, здесь все правда? – Я положил руку на папку.
– Правда, одна только правда, ничего, кроме правды! – торжественно заверил он.
– Вся правда?
– Разумеется, нет, господин министр. – Он нетерпеливо заерзал на стуле.
– Значит, мы даем им понять, что частично скрываем правду? – в замешательстве спросил я.
Мой постоянный заместитель покачал головой и снисходительно улыбнулся.
– Ну, нет!
– Почему?
– Желающий сохранить тайну да сохранит в тайне, что у него есть тайна, – глубокомысленно произнес он и вышел из кабинета.
Цитата меня очень заинтересовала.
– Кто это сказал? – спросил я Бернарда.
Он недоуменно посмотрел на меня, затем на дверь, через которую только что вышел сэр Хамфри.
– Сэр Хамфри.
(Примечательный факт: Хэкер отнюдь не был возмущен предложением утаить от членов комитета некую информацию или даже сказать им неправду. В правительственных кругах того времени подобная ложь считалась «ложью во спасение». В ряде вопросов от министра ничего, кроме лжи, и не ожидали: вздумай он сказать правду, его сочли бы глупцом. Например, министр никогда не должен констатировать рост инфляции или девальвацию фунта стерлингов, к тому же он
Обессиленный – ночь в самолете и день в МАДе вконец меня доконали, – я сидел за столом и тупо смотрел на увесистую папку.
– И почему только министр не может шагу ступить без всех этих папок, досье, рекомендаций? – вслух посетовал я.
– Наверное, чтоб никогда не быть застигнутым врасплох, – обнадеживающе заметил Бернард.
Он предусмотрительно не назначил на сегодня никаких встреч, так что мы могли спокойно поговорить. Оказывается, в самолете я читал подновленный вариант отчета, который министерство готовило в прошлом году. И в позапрошлом, и в позапозапрошлом – иными словами, каждый год, начиная, вероятно, с 1868-го. Я заметил Бернарду, что желание читать отчет пропадает уже после первой фразы: «В задачу МАДа входят поддержка и обеспечение административной деятельности всех государственных учреждений».
– О нет, господин министр, как раз эта часть довольно интересна, – возразил он.
– Чем же?
– Понимаете, если взять самый первый отчет за тысяча восемьсот шестьдесят восьмой год, когда Гладстон создал наше министерство, то увидите, что вводная фраза звучала несколько иначе: «Министерство несет ответственность за обеспечение экономного и эффективного функционирования правительства».
– Та-а-к, – протянул я. – Вот, значит, для чего оно было создано.
– Совершенно верно. Но такая формулировка со временем стала для нового министерства тяжкой обузой: ведь ему приходилось нести ответственность за все проявления неэффективности и бесхозяйственности. По-моему, Гладстон именно того и добивался. Поэтому, когда в воздухе запахло жареным, наши предшественники прибегли к обычному варианту…
– Что значит «обычный вариант»? – полюбопытствовал я.
Оказывается, на языке государственной службы «обычный вариант» означает, что сначала надо получить штаты, бюджет и помещение, а потом без лишнего шума изменить формулировку «Положения». Таким образом, в 1906 году вводная фраза стала гласить: «Министерство призвано способствовать эффективному и экономному функционированию правительства». Тем самым снималась ответственность.
В 1931 году задачей министерства было «оказывать помощь всем государственным учреждениям в их стремлении к эффективному и экономному осуществлению административных функций». В результате ответственность перекладывалась на другие ведомства. А в 1972 году, когда из «Положения» были убраны неудобные определения «эффективный» и «экономный», в задачу министерства уже входили лишь «поддержка и обеспечение административной деятельности всех государственных учреждений». Иначе говоря, потребовалось всего сто четыре года, чтобы избавиться от всякого напоминания об истинной цели создания этого министерства, которое в упомянутый период выросло более чем в сто шесть раз.
Теперь я понимаю реакцию Бернарда, хотя меня все равно клонит ко сну уже к концу первого абзаца. Очевидно, из-за разницы во времени. Как бы там ни было, я должен осилить эту чертову папку, тем более что завтра на слушании будут присутствовать корреспонденты. Спасибо Бернарду, он вовремя напомнил мне об этом.
Сегодня я на собственной шкуре испытал, что такое слушание в межпартийном парламентском комитете – настоящая экзекуция, иначе не назовешь.
Происходит все в здании палаты общин, в мрачной готической комнате, где сразу же чувствуешь себя провинившимся мальчишкой.