Да, господин министр

Линн Джонатан

Сэр Хамфри изумленно уставился на меня.

– И каковы бы ни были возможные оправдания, уж их-то мы умеем находить, – продолжал я, тщательно подбирая слова. – Наш долг – честно признать: в данном случае, безусловно, имеет место факт бесхозяйственности. Вы убедили меня в ошибочности нашего подхода.

По выражению лица моего постоянного заместителя было видно, что его они отнюдь не убедили. Я собрал все свое мужество.

– К сожалению, министры и их помощники из государственной службы нередко покрывают то, что обязаны вскрывать и искоренять! (Сэр Хамфри находился

в состоянии, близком к шоку.) Я беседовал с автором этой бесценной книги Малькольмом Роудсом и заручился его согласием изложить все имеющиеся у него соображения и факты независимой комиссии. (Краем глаза я увидел, как сэр Хамфри схватился за голову.) Да, я намерен создать специальный межведомственный комитет, который осуществит комплексную проверку всех правительственных учреждений, начиная с моего министерства.

Председатель был очень доволен.

– А что по этому поводу думает сэр Хамфри?

Сэр Хамфри попытался было что-то сказать, но не смог вымолвить и слова.

Я поспешил ответить за него:

– Он целиком и полностью согласен. Мы – одна команда, не так ли, сэр Хамфри? (Он обреченно кивнул.) И должен заметить: работать с моим постоянным заместителем – одно удовольствие.

Однако Бетти и не думала сдаваться. Ей очень хотелось укусить меня, хотя теперь она не знала, с какой стороны подступиться.

– Но, господин министр, ваши слова противоречат тому, что вы заявили в Вашингтоне о беспощадной войне бесхозяйственности и расточительству! – заверещала она.

Я был к этому готов и с чувством собственного превосходства изложил свою позицию.

– Понимаете, Бетти, я – старомодный чудак. Я верю в такую вещь, как лояльность. Что бы я ни говорил своим парням в лицо, мой долг – защищать их в публичных выступлениях. Как вы считаете, сэр Хамфри?

Мой постоянный заместитель посмотрел на меня, как на бешеного пса.

– Да, но в таком случае, – не унималась мисс Олдхэм, – вы сейчас предаете и своих парней, и свою веру!

Я снисходительно улыбнулся.

– О нет, ибо в конечном итоге министр должен быть предан парламенту, предан стране! Это – высшая форма лояльности, которую необходимо соблюдать в первую очередь, при любых условиях, невзирая на обстоятельства. Лояльность же по отношению к собственному министерству и к собственным подчиненным допустима только до определенного предела. Вот почему я считаю себя вправе публично заявить сейчас то, о чем неоднократно говорил в частном порядке. Реформы могут быть и будут проведены, в чем, не сомневаюсь, самую активную помощь окажет мне мой верный союзник сэр Хамфри Эплби. Вы согласны со мной, сэр Хамфри?

– Да, господин министр, – сдавленным от ненависти голосом подтвердил мой «верный союзник».

После заседания комитета мы втроем – сэр Хамфри, Бернард и я – неторопливо возвращались в МАД. Стоял погожий осенний день, на чистом небосклоне сияло солнце, с реки дул прохладный ветерок. Чувствовал я себя в целом прекрасно, хотя изнутри меня точила предательская мысль: верно ли я понял слова сэра Марка? Так или иначе, я проявил максимальную лояльность по отношению к ПМ и даже пошел на

открытый конфликт со своим постоянным заместителем!

Сэр Хамфри за всю дорогу не проронил ни слова – он был слишком зол. Молчал как рыба и Бернард – он был слишком напуган.

Когда мы пришли в министерство, Хамфри направился за мной в кабинет, явно желая мне что-то сказать.

Я закрыл дверь и вопросительно посмотрел на него.

– Да, вы здорово помогли нам, господин министр, – с горечью произнес он.

– Я сделал все, что мог, – скромно ответил я.

Он пристально изучал меня, стараясь догадаться, чем вызван мой неожиданный демарш. И, должно быть, пришел к заключению, что я попросту сбрендил.

– Все, что могли? – Он обвиняюще ткнул в меня пальцем. – Возможно, для себя. Вот, значит, как вы понимаете «одну команду»! В высшей степени оригинально, должен заметить.

Видя его искреннее огорчение, я почувствовал себя обязанным оправдаться и принялся объяснять, что был вынужден поступить именно так… У меня не было выбора…

Он не пожелал слушать.

– Как вы могли так поступить? Как? Признать все перед членами комитета? Неужели вы не понимаете, в сколь опасное положение вы нас всех поставили?

– Надеюсь, все-таки не себя, – ответил я.

Он покачал головой. Скорее горестно, чем сердито.

– Напрасные надежды, господин министр. Вы настроили против себя все министерство! Люди перестанут вам верить! Что же касается Номера Десять… Мне страшно даже представить себе, как отнесется ПМ к члену своего кабинета, публично признавшему свой провал!

За мучительными размышлениями – не допущена ли тут трагическая ошибка – меня застал Бернард. В руках он держал какой-то конверт.

– Простите, что помешал, господин министр, но вам личное письмо от господина премьер-министра, – сказал он и дрожащей рукой вручил мне конверт.

Сэр Хамфри сочувственно покачал головой. Когда я вскрывал конверт и доставал письмо, до меня донеслись слова Хамфри:

– Я же предупреждал вас… Бернард, по всей видимости, вам придется составить проект прошения об отставке господина министра. Позаботьтесь, чтобы его формулировка давала возможность господину министру «спасти лицо».

Тем временем я прочитал письмо.

«Дорогой Джим!

В последние дни мы совсем не видим друг друга вне кабинета. Не найдется ли у тебя времени для дружеского обеда в Чекерсе в ближайшее воскресенье? И обязательно возьми с собой Энни и Люси.

С нетерпением жду встречи. Посидим, поговорим, обменяемся новостями».

Затем я прочитал письмо вслух. Лицо сэра Хамфри пошло пятнами.

– Как же так… почему… – растерянно пробормотал он. Затем до него дошло: – Заговор! – злобно прошипел он. – Рюмка коньяка с Марком Спенсером!

В ответ я только улыбнулся. Игра стоила свеч. Письмо ПМ – мой безусловный триумф: «В последние дни мы совсем не видим друг друга вне кабинета… дружеского обеда в Чекерсе… С нетерпением жду встречи…»

– Хамфри, вы представляете себе всю ценность этого письма? – не скрывая гордости, спросил я.