Да не судимы будете
Шрифт:
– А заезжать-то мне зачем? – спросил Макс, выходя из роскошного внедорожника и вытаскивая многочисленные пакеты с продуктами. – Надо было только калитку открыть. Я бы и пешком мог до дома пройтись. Все равно только на минутку.
– Твою машину не то что за минутку, за секунду разденут и разуют, а я потом буду виновата? Нет уж, так вернее. Здесь у нас хоть и приличные люди живут, – подошла Алла, внимательно разглядывая машину непривычного для легковушек матового цвета хаки, с затемненными окнами и более темной крышей, создающими удачный оригинальный контраст
– Согласен, цвет сложный. Но самый оригинальный и лучший для сильной половины человечества.
– Никак в войнушку не наиграешься?
– Охотой увлекся, вот и приходится маскироваться. Ты зачем вышла с температурой? – Макс прошел в дом, затем за Аллой в кухню. – Сама разберешь или помочь? – Он принялся раскладывать пакеты на круглом столе.
– Сама разберу. И на кого же ты охотишься – на крупную дичь или на мелкую?
– На ту, что в мои сети попадется. А какой она окажется – крупной или мелкой – не столь важно, интересен сам процесс ловли.
Алла ощутила неприятную горечь во рту, в висках забились встревоженные жилки, требуя внимания.
– Аспирин купил? Голова просто раскалывается.
– В первую очередь заехал в аптеку. Вот здесь еще что-то от простуды. – Макс вытащил из кармана пиджака небольшой аптекарский пакетик с лекарствами.
Алла приняла таблетку и направилась в гостиную.
– Ты не возражаешь, если я немного прилягу? А потом что-нибудь приготовлю.
– Я не голоден. Да мне и ехать пора.
– Обидеть хочешь? Такой гордый стал, столичный, что даже с нами, маленькими людьми, и общаться уже не желаешь?
Алла прилегла на диване, укрывшись пледом, Макс устроился в кресле.
– Как поживаешь? – спросила Алла, пристально вглядываясь в бывшего кавалера.
Совсем не изменился: такой же неказистый и щупленький. Хотя нет, немного раздался в плечах и возмужал. Наверное, в спортзал ходит, железо тягает, чтобы выглядеть посолидней. Но все равно с ней, Аллой, смотрелся бы как юноша. Они почти одинакового роста, но при ее привычке всегда ходить на высоких каблуках Макса и вовсе приняли бы за младшего брата.
Нет, не пара они, как ни крути. И хорошо, что когда-то расстались.
– Нормально поживаю, – усмехнулся Макс.
– Мне нужно серьезно с тобой поговорить. Обо мне. У меня такое ощущение, словно я попала в ловушку, из которой самостоятельно не выбраться. Меня заставляют делать то, на что я сама ни за что бы не решилась. Мною вертят, как марионеткой. Так страшно, что я бы и тебе не доверилась, но ты здесь чужой, поэтому они тебя вряд ли успели переманить на свою сторону. Ты единственный, к кому я могу обратиться за помощью.
– И в чем она будет выражаться?
– Я отдам тебе кое-какие документы. И если со мной что случится, ты отправишь их по назначению.
– Все
– Конечно, нет! Неужели я бы стала говорить с тобой о ерунде? – Алла еле сдерживала раздражение.
Макс всегда считал, что у нее слишком развитое воображение. И теперь Алла вынуждена с этим согласиться, поскольку большинство достоинств наверняка дорисовала ему сама. Потом еще и влюбилась без памяти, дура несчастная. А ведь он совсем не тот, за кого она его принимала.
Ох уж это пресловутое женское воображение! Каких только самовлюбленных эгоистов оно не заставляет принимать за эталон мужественности.
– Я так устала сопротивляться, что теперь вынуждена плыть по течению. Но я чувствую, что меня окончательно затягивает на дно. – Алла чувствовала, что вот-вот расплачется от жалости к себе. Она достала из кармана носовой платок, пытаясь промокнуть появившуюся в уголках глаз влагу, чтобы не растеклась тушь. – Мне так страшно, что жить не хочется.
– А если эти документы отослать куда следует, не дожидаясь, пока с тобой разделаются?
– Можно и сразу отослать, тоже вариант. Все равно ведь мне умирать. Так какая разница – позже или раньше? – Алла уже не могла говорить, поток жалости к себе хлынул из глаз, и она зарыдала, уткнувшись в плед.
Несомненно, сила женских слез не знает границ. И нет ни одного мужчины, который остался бы равнодушным к убивающейся от горя особи женского пола, так как в душе каждый и бесстрашный герой, и благородный защитник, и принципиальный суровый воин, не знающий пощады в борьбе за справедливость и честь женщины. Ну кому не польстит, что его принимают за такого вот бесстрашного рыцаря, рыдая ему в жилетку, вернее, кольчугу?
Макс поднялся с кресла, присел на краешек дивана рядом, и Алла оказалась в его объятиях, тая от трогательных воспоминаний.
– А вот плакать не стоит. Мы обязательно что-нибудь придумаем.
– Они грозились убить меня, если я откажусь работать на них.
– Давай ты сначала перестанешь волноваться, а потом мы поговорим. Из любого даже самого безвыходного положения есть выход. А пока я что-нибудь приготовлю поесть. Не возражаешь?
– Ну что ты такое говоришь! Как я могу заставлять гостя готовить? Я сама сейчас встану. – Алла перестала плакать, собралась было подняться, но Макс мягко уложил ее на подушки, укрыл пледом.
– Не суетись. С температурой тебе нужно лежать. А пока лежишь и успокаиваешься, я немного похозяйничаю, – распорядился Макс и отправился на кухню.
Алла и не собиралась спорить, затихла, прикрыв глаза: все-таки у нее температура, а больные себя буйно не ведут. Она вдруг почувствовала, как же приятно, когда о тебе кто-то заботится.
Особенно Макс. Он единственный из всех бывших кавалеров мог угодить ей. Чего стоил один лишь взгляд, необыкновенно добрый и проникновенный. Ему даже говорить ничего не нужно, только посмотреть огромными серыми глазами, в которых отражается весь любящий мир, и она уже согласна на все.