Да вспомнятся мои грехи
Шрифт:
Поэтому Отто выучил наизусть все сведения о Гуайане – на всякий случай, что было не очень приятно – Гуайана оказался едва ли не самым криминальным типом, самым злодейским злодеем из всех людей, которых приходилось имперсонировать Отто. Убийца с холодной кровью, за деньги убивавший детей. Ну что ж, наверное, и у него были хорошие качества. Может, он любил змей или что–нибудь такое.
Была ночь, совершенно беззвездная – небо затянуло облаками, – когда Отто совершил посадку на Сельвии, на небольшой прогалине в горных джунглях, окружавших Керрос–Вердес. Он был сильно расстроен.
Т–46 – едва ли не предел автоматизации для космического корабля. Он заходит на посадку по пеленгу наземного сигнала – в данном случае подаваемого
Корабль плавно остановился, и Отто вытащил из кармана в своих лохмотьях простой детектор–пеленгатор, который сообщил ему, что находится Отто в 12,8 километрах к юго–юго–востоку от места, где он хотел бы быть. Небольшая ошибка для перелета в 145 световых лет, но Отто–Рамос был совершенно по–человечески расстроен.
Как уже было замечено, Т–46 очень автоматизирован, автоматизирован до неправильного. Его функция – благополучно высадить агента и убраться с планеты. Люк у него открывается сам, и агент имеет шестьдесят секунд, чтобы очистить помещение, или его выбросит автоматически. Отто потому был в плохом настроении, что в стостраничном рапорте особо подчеркивалось – лишь неистовые спортсмены и прочие ненормальные осмеливаются вторгаться в сельвианские джунгли ночью.
Отто вылез наружу и почувствовал, как бесшумно взлетел за его спиной корабль. Держа лазер наготове, он левой рукой надвинул ночные очки и подтянул наплечные ремни вещмешка. Он посмотрел вокруг и ничего не увидел, потом почувствовал спиной что–то холодное, неприятное и рывком обернулся.
Похожее на летучую мышь существо, с трехметровым размахом крыльев и чрезмерным количеством когтей и зубов, бесшумно скользило в его направлении на высоте шеи Отто. До него оставалось десять метров и то, что можно было назвать его лицом, имело кровожадное выражение. На вид оно было примерно с ребенка, и завопило, как ребенок, в тот миг, когда луч лазера рассек его на полпути. С неожиданной неуклюжестью оно перекувырнулось через голову Отто и рухнуло в высокую траву, где еще два раза подпрыгнуло. Последовала секунда тишины, потом шуршание и хруст костей, перемалываемых мощными челюстями.
При вспышке лазера Отто увидел со всех сторон сотни пар голодных глаз. Но принимать назад корабль не было никакой возможности.
Быть может, в каком–то абсолютном смысле известную, пусть и большую опасность принять легче, чем идти навстречу неизвестной угрозе. Отто понимал, что в лесу, вероятно, имеются еще более интересные представители фауны, чем на этом маленьком участке вельда, но он чувствовал себя в большей безопасности с густым лесом за спиной. Он сверил собственное чувство направления с показаниями маленького детектора–пеленгатора и взял курс на северо–северо–запад.
Сделав десять шагов, Отто успел дважды выстрелить в пустоту. Он выругал себя за волнение, за пустую трату энергии, а потом, на двенадцатом шаге, красного цвета змея с головой не меньше человеческой и в действительности светящимися глазами, бросилась на пряжку ремня Отто. После того как лазер отсек ей голову, тело извивалось и корчилось, продолжая взбивать восьмиметровую дорожку среди травы.
Несмотря на все годы тренировок и психологической обработки, все годы практических действий, Отто внезапно потерял контроль над кольцевым мускулом, который делает испражнение незаметной для окружающих, пристойной функцией. Его анальный сфинктер спазмически дергался в последнем рефлексе, который пытается сделать из попавшего в ловушку существа неприятное для охотника блюдо. Он даже не в состоянии был поблагодарить счастливую случайность – ведь он принял элементарную предосторожность еще на корабле, и теперь она помогла ему не испачкать самого себя. В мозгу его ничего не было –
Макгевин, ты погибнешь.
Я знаю, Макгевин.
Что делать перед гибелью?
Убить как можно больше врагов.
Существует недоказанная теория, что нет в Галактике более опасного существа, чем человек. В любом случае едва ли найдется человек опасней того, кто оставил всякую надежду выжить… прибавьте сюда полжизни, проведенные в качестве кровавого убийцы, и вы получите единственную разновидность человека, способного продержаться три часа ночью в джунглях на Сельве.
Именно тот факт, что ночная жизнь на Сельве так враждебна человеку, стал основным фактором, повлиявшим на странную эволюцию политической системы на Сельве. Первоначально планету колонизировали пятьсот добровольцев–идеалистов с Земли, из страны, называющейся Уругвай. Они были членами «Программа де политике де Мао», дешево купившими планету у горнодобывающей компании, которая не могла найти желающих обслуживать свои машины.
Последователи «Программы» прибыли вооруженные прекрасно разработанной системой разделения обязанностей и награждения за исполненную работу, которая вполне могла очень хорошо сработать в более гостеприимном окружении.
Нельзя сказать, что корпорация скрыла от них полностью характер фауны на Сельве – нет, они привезли с собой оружие и электрические заграждения, и с самой грозной решимостью не собирались подходить близко к джунглям в ночное время. Но с точки зрения планеты они были лишь пятью сотнями относительно доступных протеиновых кусков, брошенных в гущу самой конкурентоспособной экологической ниши из когда–либо обнаруженной, – двадцать пять тысяч килограммов мяса.
В первый день они потеряли почти сто человек и примерно такое же количество на следующий день. На третий день исчезло сорок, потом семнадцать, потом восемь.
Было бы наивно полагать, что происходила своего рода естественная селекция, что выживали лишь самые сильные и быстрые. Нельзя полностью исключать этот элемент, но куда важнее были простая удача и практические навыки. Все они по профессии и темпераменту были фермерами, а какой фермер, даже самый крепкий, мог достаточно хорошо владеть приемом удара коленом, чтобы выжить на Сельве? Ему могло только лишь просто повезти. Если он оставался в живых и приобретал опыт, то уже меньше мог полагаться на удачу. Хотя одновременно становился менее приятным соседом.
И вот, в течение жизни всего одного поколения, гуманный эксперимент жизни коммуной с неизбежностью дегенерировал в жуткое сообщество подозревающих друг друга кланов, в систему, более подходящую для четырнадцатого, чем двадцать третьего века.
Сначала изменился статус женщины. В соответствии с оригинальной «Эль Программой», женщины должны были быть совершенно равны с мужчинами, исключая специфическую функцию рождения детей. Чтобы предотвратить колонистов от вырождения, составители программы включали в оборудование комплект яйцеклеток в количестве десяти тысяч, уже оплодотворенных и готовых к развитию. Все мужчины экспедиции позволили стерилизовать себя. С помощью того, что в то время считалось современной медициной, женщина могла произвести рождение через четыре–пять месяцев после имплантации яйцеклетки.