Да. Нет. Не знаю

Булатова Татьяна

Аурика Георгиевна тут же послушалась и замерла рядом, а Наташа наконец-то повернула ключ в замке.

– Ну? – выдохнула мать, обдав спину дочери горячим дыханием.

– Что «ну»?

– Открыла?

– Открыла, – ответила Наталья Михайловна и, толкнув дверь, перешагнула через порог.

– Свет включи, – шепотом приказала Аурика Георгиевна и на секунду замешкалась перед входом, ожидая, когда сквозь приоткрывшуюся щель пробьется полоска света. И как только она появилась, Аурика с облегчением выдохнула и тоже переступила порог родного

дома.

– Никого, – сообщила ей Наташа, присевшая на старинную банкетку в прихожей. – И ведро с водой откуда-то. Вылить надо.

– Подожди, – напугалась дочерней смелости Аурика. – Я Полине позвоню.

– Зачем? – подняла свои густые брови Наталья Михайловна.

– Вдруг нельзя?!

– Что нельзя? Воду в унитаз вылить? Ты, кстати, у нас специалист по похоронным обрядам, должна знать.

– Откуда? – взмолилась на удивление покладистая Аурика. – Можно подумать, я кого-то хоронила.

– Глашу, – напомнила ей дочь.

– Скажешь тоже, – открестилась Аурика Георгиевна. – Папа все сам. От начала до конца. Мы только венок с Мишкой заказали. И все.

– Мам, какая тебе разница, стоит здесь ведро или не стоит? Ну неужели ты сейчас на улицу с ним потащишься? Ну, хочешь, я сама вылью? Я все равно в эти ваши приметы не верю.

Наташа, кряхтя, поднялась с банкетки и, не разуваясь, как это было заведено в доме Одобеску, если приходили гости, подхватила наполненное мутной водой ведро и потащила его в уборную. Аурика смотрела дочери вслед и внимательно прислушивалась к тому, что творится в туалетной комнате. Как только послышался звук уходящей в нутро унитаза воды, она успокоилась и уселась на Наташино место, вытянув ноги.

– Ты так и будешь сидеть в прихожей? – поинтересовалась дочь.

– Не знаю, – жалобно ответила Аурика и скинула с ног туфли. – А что делать?

– Откуда я знаю? – встречно пожаловалась Наташа и робко предложила: – Давай чаю, что ли, попьем?

Пили чай долго, предварительно включив свет во всей квартире, чтобы не было страшно. Несколько раз звонил телефон. Попросили к трубке Георгия Константиновича и не поверили словам Аурики о том, что «Георгий Константинович умер».

– Вы не шутите? – интересовалась трубка и на какое-то время замолчала, видимо переваривая полученную информацию.

– Разве такими вещами шутят? – возмутилась Аурика Георгиевна и бросила трубку на рычаг. Тогда неизвестный абонент вновь перезвонил и настойчиво поинтересовался:

– А когда это случилось?

– Три дня назад, – автоматически ответила Аурика и снова повесила трубку, но тут же ее схватила, потому что звук телефонного звонка был до жути непереносим в этом опустевшем доме. – Кто вы такой?! – заорала она на невидимого собеседника и, не дождавшись ответа, потребовала срочно распространить информацию о смерти Георгия Константиновича, чтобы больше никто и никогда сюда не звонил.

Надо ли удивляться, что когда в квартиру покойного тестя позвонил обеспокоенный судьбой своих женщин профессор

Коротич, ему досталось.

– Аурика! – не выдержав, закричал он на том конце провода. – Прекрати швырять трубку. Это я!

– Кто – «я»?! – не расслышав, заверещала Аурика Георгиевна, проклиная все достижения науки и техники.

– Я! Коротич!

– Ты?! – разом успокоилась разгневанная Одобеску и наконец-то поняла, отчего ей так дискомфортно разговаривать по телефону. Она не видела себя в зеркале: перед ней висела натянутая на раму простыня. Аурика приподняла край, посмотрела под него, увидев краешек своего отражения, и снова вернула ткань на место. – Мишка, – попросила она супруга, – спроси у Полины, можно простыни с зеркал снять?

Профессор Коротич тут же переадресовал вопрос домработнице и буквально через минуту сообщил:

– Полина говорит, можно. И даже нужно, чтобы душа видела, что в квартире ее ждут люди.

– А зеркало тут при чем? – разволновалась Аурика.

– Давай я Полине трубку дам? – предложил Михаил Кондратьевич, обеспокоенный тем, что не совсем точно передает рекомендации домработницы.

– Не надо, – отказалась Аурика Георгиевна и сдернула простыню со старинного зеркала. – Какая разница? – Но услышав, что Полина еще что-то сообщает мужу, тут же поинтересовалась: – Что она кричит?

– Да ну ее, ерунда какая-то, – рассердился Коротич и попробовал перевести разговор на другую тему.

– Нет, скажи, – потребовала от него жена и замолчала.

– Не буду, – пообещал муж, а Аурика, заподозрив, что от нее что-то скрывают, заявила:

– Коротич! Я же все равно узнаю, скажи сразу!

– Она за зеркалом, – процитировал Михаил Кондратьевич домработницу.

– Кто? – растерялась последняя по счету Одобеску.

– Душа, – как ни в чем не бывало сообщил профессор Коротич.

– Скажи Полине, что я ее уволю, – пригрозила Аурика Георгиевна, с опаской заглядывавшая в зеркало, в котором не отражалось ничего, кроме ее одутловатого лица с заплывшими от слез глазами. – Двадцать первый век на дворе!

– Двадцатый, – поправил ее супруг и тут же добавил: – Но это ничего не меняет. Мракобесие какое-то.

– Скажи ей, что она дура, – потребовала Аурика.

– Не хочу, – отказался Михаил Кондратьевич.

– Что значит – не хочу? – возмутилась Аурика Георгиевна. – Я не пойму, на чьей ты стороне, Коротич?

– На своей, – дипломатично объявил профессор.

– А по-моему…

– Позови, пожалуйста, Наташу, – попросил Михаил Кондратьевич и, воспользовавшись секундной паузой, предложил: – Хочешь, я к вам приеду?

– Нет, – отказалась обиженная супруга и позвала дочь.

– Наташа, – голос профессора тут же изменился. – Мама рядом с тобой?

Наталья Михайловна прикрыла рукой нижнюю часть трубки и пристально посмотрела на мать, причем взгляд ее был столь красноречив, что даже Аурика почувствовала себя не в своей тарелке и ушла на кухню. Только тогда Наташа ответила: