Далекие берега

Лукьяненко Сергей

Далекие берега

Сергей Лукьяненко

Далекие берега

Часть первая

Печальные Острова

Глава первая, в которой я делаю выводы, и пытаюсь в них поверить.

Плеть в руках надсмотрщика казалась живой. Она то спала, прикорнув на мускулистых, поросших рыжими волосами руках, то лениво потягивалась, едва не касаясь плеч каторжников, то, рассвирепев, начинала бросаться из стороны в сторону, посверкивая крошечным медным наконечником.

И лицо надсмотрщика, всегда скучное и безучастное, будто говорило это не я, не я, без обид, ребята! Она, она - что хочет, то и творит...

–

Ну, разбойнички, душегубцы... бунтовать будем?

Нестройный хор голосов ответил что нет, никак не собираемся. Надсмотрщик выдавил улыбку:

– Хорошо, радуете старика...

Для надсмотрщика он и впрямь был стар - лет сорок, пожалуй. Редко до таких лет доживают на его работе - кого придушат цепью, кого затопчут ногами, а кто и сам уйдет, подкопив деньжат, от греха подальше. Лучше уж маршировать в строю, или бродить по ночным улицам в тощих доспехах стражника, чем иметь дело с десятком-другим готовых на все негодяев.

Но этот, с укоренившимся прозвищем Шутник, был слишком осторожен, чтобы попасть в руки отчаявшегося, и достаточно умен, чтобы не злить без нужды весь этап. Велик ли труд - разобраться, кто виноват, прежде чем пустить в ход плеть, или прикрикнуть на повара - чтобы из недоворованных остатков провианта сумел сготовить чтото съедобное?

А нет... не каждый это понимает. Вот и вспыхивают в трюмах кораблей такие безумные бунты, после которых растерянные офицеры и следов не находят от свирепых, здоровенных бугаев. И остается одно - вешать каждого третьего, хоть и это угомонит каторжан лишь на время.

– А ты, Ильмар? Еще не разобрался с замками?

Тяжелая рука опустилась мне на плечо. Ох, здоров Шутник! Не хотел бы я его рассердить - даже без цепей.

– Что ты, Шутник. Они мне не по зубам.

Надсмотрщик, нависший над моей койкой, осклабился.

– Это верно, Ильмар... верно. Только у тебя за зубами еще и язык есть. А? Может у тебя Слово, а на то Слово - связка ключей прицеплена?

На миг его глаза стали жесткими, буравящими. Опасными.

– Будь у меня Слово, Шутник, - тихо сказал я, - не болтался бы вторую неделю в этой вони.

Шутник размышлял. Потолок в трюме был низкий - чего уж тут, зачем для каторжников стараться, и он невольно горбился, чтобы не задеть болтающийся прямо над головой фонарь.

– Тоже верно, Ильмар. Значит судьба твоя - дерьмо нюхать.

Он наконец отошел, и я перевел дух.

Дерьмо - не беда. И не такое терпели. Другое дело - - рудничную вонь нюхать, от нее живо дышать разучишься.

Надсмотрщик вышел, повозился с засовом, и забухал сапогами по трапу. Трюм сразу ожил. Шутник не из тех, кто делает вид, что уходит, а потом подслушивает под дверью.

– Куда колоду дел, Плешивый?
– заорал Арни, карманник, залетевший на каторгу по какой-то злой усмешке судьбы. По всем законам полагалась ему хорошая плеть, да может, еще отсечение пальца. А вот нет - не приглянулся судье, или вспомнил тот подружку, которой на базаре карманы обчистили - и все. Плыви к Печальным Островам, надейся, что молодость поможет протянуть три отмеренных года. Впрочем Арни не унывал - такие никогда не унывают.

– А ты поищи, ты же у нас мастер, - хмуро отозвался Плешивый, мелкий чиновник, угодивший к нам за казнокрадство. Все ясно, сегодня не его масть...

В дальнем углу Волли-сладкоголосый затянул прерванную появлением надсмотрщика песню. Длинный язык довел его до каторги, но выводов

он из того не сделал. Что говорить, третий раз сажают, а Волли честно вкалывает полгода - больше за крамолу не дают, и принимается за старое.

– Сборщик сказал - новый налог,

Что ж, заплачу, я отвечал...

Голос у него был и впрямь хорош, и дерзости хватало, но вот больше ничего за душой певец не имел. Наверное, ему рукоплескали в селах и кварталах ремесленников... впрочем, он иной славы и не искал. Я лениво слушал про то, какой именно продукт герой песенки собрал в большую корзину, за что этот продукт выдал, и как оплошал тупой сборщик налогов, вывалив содержимое корзины в общий воз с податями.

Пел бы лучше чужие песни, дурак... Про любовь, про лунную дорожку на воде, про потаенное Слово. Жил бы безбедно, и людей бы радовал.

– Новую!
– завопил Арни. Ему сегодня везло. Может виной был фарт, а может ловкие пальцы. Интересно, на что играют - на пайку, на дежурство, на интерес?

– Хватит, - глядя в покачивающийся деревянный потолок сказал я. Потолок поскрипывал - кто-то ходил по палубе.
– Наигрались. Спать пора.

– Ильмар, да ладно тебе...
– неуверенно начал Арни.

– Хватит, я сказал!

Командовать двумя десятками балбесов мне особенно не улыбалось. Но пришлось этим заняться - иначе власть в трюме держал бы Славко-дубина, самый натуральный душегуб, пойманный прямо у свежего трупа. Сто кило мускулов и костей, и чуть-чуть мозгов под крепким лбом. Я от души надеялся, что в рудниках его случайно придавит груженной вагонеткой. Сам бы поспособствовал, вот только нет у меня желания под землю лезть.

Значит - завтра придется изворачиваться. Ловчить, убегать, таиться. Доказать, что не зря слыву самым ловким вором во всей державе. Из шахты не очень-то убежишь - вся надежда на короткий путь из порта в горы.

Надо выспаться...

Я встал, потянулся - цепь напряглась - и затушил фитиль в фонаре. Запахло горелым маслом. В темноте сразу стал слышен плеск волн за бортом, будто слух обострился. Поскрипывали койки, кое-кто торопливо бубнил положенные вечерние молитвы Искупителю, Волли вполголоса допевал песню - не умел он останавливаться посередине, я даже и окликать его не стал.

– А вот у меня однажды была девка...
– Славко затянул обычную вечернюю историю. На каторге о женщинах лучше не говорить - к концу второй недели народ распаляется, и начинаются непотребства. Но Славко я не перебивал - все его истории были такие тупые и тошнотворные, что действовали лучше лекарского брома, который положено было добавлять в наше пойло. Распалялся от них сам Славко, причем так лихо, что на второй день я посоветовал Шутнику поменять народ на койках. Теперь рядом со Славко-дубиной лежал молчаливый здоровенный верзила из какой-то богами забытой славянской деревеньки. Как попал в державу, где научился разговору, за что на каторгу угодил - не знаю. Парень он был неплохой, а мускулами - еще покрепче Славко, похоже, кузнецом работал. Одна беда очень уж инертный, погруженный в свои мысли. За себя-то постоит, а вот народ в порядке не удержит. Мальчишку, который поначалу оказался рядом с душегубом, я от греха подальше поместил на койку над своей - хоть и есть у старшего по этапу право жить с комфортом, но так оно спокойнее будет. И кажется, в тот миг посмотрела на меня Сестра-Покровительница с заоблачных высот... верно я сделал, ох как верно.