Далекие берега
Шрифт:
Если крайностей не брать, то казнят лишь таких злодеев, которых все равно попутчики-каторжане на части разорвут. Ну, если кто убьет женщину, что ребенка носит - - это понятно, это сама Сестра завещала, когда ее на костер вели. Если жертвам обычным счет за двенадцать перевалит - и тут дело ясное, Искупитель же сказал - "если кто дюжину положит, все равно передо мной чист", а про вторую дюжину промолчал. Можно, конечно, и перед Домом провиниться - только какую крайность измыслить мальчишке, чтобы Дом рассердить?
На всякий случай я от Марка отодвинулся.
– Не бойтесь, - сказал мальчишка, и я от такой наглости дернулся. Но смолчал - что поделать, и впрямь ведь боюсь. Хоть чуть-чуть бы света, хоть щелочку в палубе, лампадку на другом конце трюма - ко всему привычен, по саксонским подземельям ползал, в курганах киргизских копался, китайские дворцы ночами обчищал - когда одна смальта фосфорная с потолка светила... Но нет ничего - и сиди, жди, не вонзится ли в бок кинжал.
– И за какие дела тебя вешать должны?
– Мое дело.
– Это верно. Только чего теперь боишься? Приговор получил, в корабль сел, до островов почти доплыли. Чуешь, как волны бьют? Это уже прибрежная качка, лоцман неопытный, боится ночью в бухту входить.
– Если они поймут... там...
– И что? Клипер вдогонку за тобой снарядят? Велика птица! Пошлют с оказией приказ повесить на месте, или обратно отправить.
– Может и клипер, может и планёр.
Ну-ну. Со всяким бывает. Помню одного типчика, тот девицу соблазнил, так в камере трясся - "повесят меня, повесят"... А получил плетей, да и поплелся домой.
– Ложись-ка спать, - велел я, будто Марк сам на разговор напросился и с койки слез.– Завтра силы понадобятся. Учти - хитрость хитростью, а если бегать не умеешь - конец.
Подсадил я мальчишку обратно на койку, цепь забренчала, и уж теперь точно кто проснулся. Прилег, между делом щепкой своей верной замок закрыл, и задумался.
Великое дело - Слово знать. Не раз я таких видал, только обычно поверх голов. На войне, по молодости. Или из темного угла в чужом доме, молясь Сестре, чтобы прошел мимо хозяин, не вынуждал грехи множить.
А вот так, рядом, за руку держа, когда Слово шепчут и в Холод лезут - никогда. Был, правда, Гомес Тихой, лихим делом промышлявший, но не зверствовавший. И пили вместе, и гулянки устраивали. А потом нашли его в переулке, так изрезанного и исколотого, что всякому стало ясно - Слово пытали. На лице у Гомеса улыбка застыла, страшная, злая. Видно, все вытерпел, а Слово не открыл...
Но мальчишке-то, мальчишке откуда знать? Отец подарил? Тогда точно - из аристократов. Ах Шутник, ко мне приглядывался, на Плешивого посматривал, а кто Слово скрывает - не понял. Значит, такой твой фарт...
Накормили нас торопливо и откровенной дрянью. Осмелели морячки, бунта больше не боятся. Шутник сам принес котел с кашей, даже не сдобренной рыбой, и миски. Стоял у дверей, поглядывал, как каторжники
– Ну, пора!– Шутник изобразил самую разлюбезную улыбку.– Рад я за вас, ворье несчастное. Честным трудом вину искупите - обязательно назад отвезу.
– Не задерживайся только, - буркнул Арни. Еще вчера мог бы и плеткой за дерзость получить, а сегодня с рук сошло.
Шутник двинулся по трюму, останавливаясь у занятых коек и отпирая цепь. Человек он был все же смелости отменной - не побоялся снять оковы с двух десятков бандитов. На нашу смекалку надеялся - какой теперь смысл убегать?
Возле меня Шутник остановился, спросил:
– Снять замок, или сам сумеешь?
– Сними уж, - попросил я.
Шутник покачал головой:
– Что б такой как ты, и не сумел щепкой замок снять...
В груди у меня екнуло, но надзиратель открыл замок и прошел дальше. Нет, ничего он не подозревает. Разочаровался, наверное, что Ильмар Скользкий на поверку оказался так прост.
Ничего, потерпи, друг. Вскоре будет тебе спектакль...
Марк спрыгнул с верхней полки, потирая натертую цепью руку. Как всегда бывает с мальчишками, его сковали слишком туго, чтобы не вывернул гибкую кисть из кольца. Но кровоточащий след Марка не волновал. Он уставился на меня с таким заговорщицким видом, что я мгновенно отвернулся. У Шутника все же чутье есть, не стоит Сестру гневить, собственной глупостью на неприятности напрашиваться.
– По одному, по одному вверх!– крикнул Шутник.– Двинулись!
Я шел пятым или шестым, за мной Марк. После десятидневного заточения сама возможность выйти из трюма казалась чудом, неслыханным подарком. Все радовало - и коридорчик, и крутой трап, и - вот оно, счастье!– квадрат безоблачного неба в люке.
– Проходи, не задерживай!– рявкнули на меня с палубы. Щурясь от ослепительного солнечного света я поднялся, получил беззлобный, но крепкий толчок в спину, и присоединился к группе каторжников.
Кораблик, на котором нас привезли к Печальным Островам был небольшой, но крепкий и чистенький. Палуба - отдраена, паруса аккуратно спущены и уложены, всё на своих местах, всё имеет строгое морское назначение и непонятное название. Если б не был вором, стал бы моряком...
Десяток стражников, охраняющих нас, казался куда расхлябаннее корабельных матросов. Даром что вооружены прекрасно - и скорострелами, и стальными палашами, а у одного даже пулевик в руках. Зато форма грязновата, морды кислые и опухшие. Правды железом не скроешь. Перед стражниками лежала бухта толстого каната. Все как заведено.