Далекие ветры

Коньяков Василий Михайлович

Контрразведка пытала в подвале… Расскажи, комячейки, партком… Шомполами ей тело хлестали, Подпоручик топтал каблуком.

Выкрикивал это громко и спокойно. И люди замирали в морозном оцепенении. Сергею его маленький Семен казался после спектакля непонятным — родным и чужим, и хотелось говорить с ним уважительно.

До армии Семен стал трактористом. По месяцу домой не приезжал из тракторной бригады — в вагончике спал.

А после армии изменился, будто что потерял. Ни на чем настоять не может. Стал проситься у председателя, чтобы послали его на шофера учиться в область за счет колхоза — несколько человек из деревни уже окончили годичную школу механизаторов, — председатель отказал.

— Шоферами быть и так много желающих. Трактористов не хватает. А ты тракторист хороший.

Семен сам на свои средства школу шоферов закончил. Приехал домой — председатель машину не дал.

— Где учился, там и работай. А колхозную дисциплину я никому нарушать не позволю. Коммунистам тем более.

Целый год на коне корм на ферму подвозил механизатор широкого профиля. Другой бы… Ишь… Председатель принципиальность выдерживал. А ты?.. Под лежачий камень вода не течет.

Старик вспоминает старые разговоры с Семеном, и внутреннее возбуждение коробит его, ломает, и, только что лежавший неподвижно, он поворачивается на бок. Старик не прощает сыну его неумения сопротивляться.

Было заложено в Семене много. Семен его последний. Он любит его, и потому ему особенно не хочется смириться с его безвольной добротой и простодушной правдивостью.

Семен напивается в гостях. Не буянит, не хорохорится, а пьет безотказно и отключается: там же, на лавке, спать остается. Старик никогда этого себе не позволял и не прощает это мужикам. Для него, если мужик от водки хоть раз упал, уважение к нему потеряно, потому что мужик позволил своему характеру сломиться. А это уж выправляй не выправляй — стержень не восстановится.

Когда много новых машин в колхоз пришло, председатель с Семена запрет снял, Сейчас механиком поставил. Семен головастый.

А старший сын Иван — другой. Приезжал из армии на побывку (он полковник, сейчас в запас вышел), приезжал с женой. Так тот сразу в контору, к председателю, и целыми днями с ним по полям на машине шастал, донимал его своей философией, подсчитывал:

— Значит, что же? Куры у вас всего один год живут? Один год вы из них все выжимаете, а потом?..

— Потом на убой. На продажу…

— Как же так? Ведь раньше у крестьян, я знаю, были старые куры, по нескольку лет жили и неслись. Что же? Весь этот их вековой опыт побоку?

— Самая хорошая отдача несушки до одного года. И выгоднее не сохранять старую, а выкормить новую.

— Да… Страшноват рационализм. Курица у вас как автомат производства яиц. Уменьшила отдачу — под нож.

Иван замолкал, а потом опять:

— Должность у тебя, председатель… Значительней командира части. Тот связан приказом, который не позволяет ему отступать от буквы устава, а твоя работа на творчестве, на инициативе…

Иван с высоты своего звания, которое позволяло ему разговаривать с председателем на равных, начинал подтрунивать:

— Председатель в деревне должен еще иметь хороший вкус… Вон новый переселенец поставил свой

дом в логу. И фундамент залил набок. Теперь и дом — набок. Добротный, а набок, и при въезде в деревню. А ты ему позволил вот так построить. Ты, хозяин. А он не рубит в этом деле и всю деревню тебе набок подал, испортачил. Ты мимо этого фундамента, наверно, тыщу раз проехал, видел, а позволил…

Иван то ли упрекал, то ли подшучивал.

Или:

— Лес-то за войну в деревне вырубили. И в огородах даже. Ты печешься о деревне. Вон тополя вдоль улицы насажали. Скажи, ведь распорядился, а?.. Распорядился?.. Вот растут… А знаешь, как летом с них пух полетит — вата с зернами глаза все иссечет и красоты не увидишь. А кругом в согре у тебя такой выбор деревьев. И черемуха, и… А как все на этой земле растет… Ты у одного дома посади яблони — они в Сибири уже плодоносят, а рядом воткни елку. Елки в сибирской деревне перевелись, это надо же!.. Нет поблизости — привези на машине, распредели: в какой двор две, а в какой не надо, с учетом декоративным. Яблони в палисадниках зацветут, а рядом елка… А у другого дома — черемуха, малина, березняк рядом. Сади… и все планово. Вот это память о председателе. Не только деревню обновил, а настоял на такой, какую представила фантазия…

— Манилов… Ну Манилов… Как вас в отставку проводят, вы заболеваете зудом обличения. Если ты такой… — Председатель вдруг удивился какой-то мысли, от неожиданности остановил на улице машину и посмотрел на Ивана без насмешливости: — Иди ко мне заместителем. Сразу новый дом дам. И занимайся своими прожектами. Только кроме этого у тебя еще и другие обязанности будут…

А Иван и впрямь возвращался домой только ночью, он жил странным удивлением перед деревней и выкладывал дома свои замечания и планы. Не соглашался с отцом, отрицал его доводы и все поворачивал по-своему. Пока Иван гостил в деревне — вместе собирались поздно вечером.

Иван заранее приготавливал водку — он не признавал ужин без бутылки.

Сидели на веранде с открытой дверью: Иван, его жена, Клава — она поздно возвращалась с работы. Ждали Семена.

Семен приезжал на машине. Знал, что в доме гости, а входить не спешил. Включал фары, расстилал перед ними грязный положок, вставал на колени и промывал в банке с бензином крохотную корзиночку из сетки — фильтр. Что уж там в темноте видел? Мотыльки над головой в свете фар бились. Руки Семеновы в отработанном масле как отрезаны до кистей, их у него нету в полусвете, не видны, кажется, он култышками движет. Только блеск на них нехороший, скользкий.

Ленька около него крутится, тоже продувает что-то, ключами стучит и в избу не заходит, хотя день с отцом на одном сиденье просидел, по дорогам прыгал.

Людмила из сочувствия Клаве, по своей инициативе, к столу все готовит.

Сходила за баню в огородик, нарвала огурцов. Она научилась их нащупывать под шершавыми листьями и в темноте — тяжеленькие, холодные, с беленькими боками.

Надергала из грядки пучки зеленого луку, отщипнула укроп. Густым растревоженным запахом в ночи он ее задурманил. Она постояла, привыкая к нему. Приготавливать огурцы ей нравится по-деревенски: нарезает кружочками, солит и, взяв чашку за края, начинает подбрасывать.