Далекий мой, единственный... [«Не могу тебя забыть»]
Шрифт:
– Я согласна! Согласна! – заорала Юлька.
– Очень рад. Приезжай ко мне завтра в офис в девять утра, я тебя с ней познакомлю, и вы все обговорите. До встречи!
– Илья, – заспешила Юлька. – Спасибо тебе! За все! За помощь, за понимание и за то, что веришь в меня!
– Не за что, Юль, все зависит от тебя. Считай, что я воспользовался нашим знакомством и помог сотруднице сэкономить деньги, а заодно и себе.
– Да ну тебя!
– До свидания, барышня!
Юлька бросила трубку и заорала как иерихонская труба:
– Мама, папа!!!
– Пожар? –
– Или потоп? – подхватила мама.
– Я буду делать свой, индивидуальный, дизайнерский проект квартиры!
– Ого!
– Мне Илья предложил!
– Его квартиры?
– Нет, сотрудницы!
– А учеба? – спросил папа.
– Я успею! Я все успею!
И она закружилась по квартире в танце.
ИЛЬЯ
Игорь позвонил ему и, не скрывая гордости и радости, сообщил о первой выставке, в которой участвует Юлька. Конечно, Адорин не мог не прийти на такое мероприятие!
Илья настроился на похвалу, зная, что это будут достойные работы, но не ожидая ничего сверхъестественного, – все-таки Юлька еще студентка. Адорин помнил то, что она писала на даче, когда жила там с Тимкой, портреты, которые рисовала, сидя в их лаборатории, ее детские картины, но уже очень давно не видел ее новых работ. Илья понимал, что это «первая проба пера», так сказать, и старался изгнать из себя некую снисходительность, которую чувствовал, сосредоточившись на том факте, что Юлька в числе лучших. Вот с чем ее и надо поздравить.
Он увидел Юльку сразу, от входа, выхватив взглядом рыжую головку из толпы. Народа неожиданно оказалось очень много, ему пришлось пробираться к Расковым. Юлька повернулась к нему и одарила, как будто окатила всего с головы до ног, таким радостным бирюзовым взглядом.
«Спокойно!» – сразу одернул себя Илья.
Но когда он увидел ее картины, все отошло на второй план – исчезло, растворилось. Илья обалдел! Он удивился и восхитился.
Профессиональные полотна, выполненные настоящим, мощным и талантливым художником, несли такой невероятный эмоциональный заряд!
Адорин сразу, в секунду, всем нутром выхватил центральную картину, притягивавшую его как магнит. Хороши, безусловно, были все пять, разные, глубокие, со своей музыкой и тематикой.
Но «Поиск»!
Это была его картина! Его! Каждым миллиметром полотна, каждым мазком краски она передавала его внутреннее состояние, отражала его, черт возьми, душу! Отчаяние, боль, все пережитое, мучащее его: потери, разочарования, излом самого себя, когда Илья решился расстаться с любимым делом, и навеки запретное, недоступное счастье – единственно возможное, с этой девочкой! Картина орала ему в сердце, в мозг, изливаясь со стены красными, синими, фиолетовыми слезами, черными разорванными квадратами отмечая вехи потерь, утрат, улетающим, открытым в беззвучном вопле ртом выкрикивала миру его отчаяние и так и не обретенное смирение.
Адорин остался один на один с ней,
«Этого не может быть! Никто не может так меня чувствовать, так знать! Я сам себя настолько не знаю и не разрешаю себе все это видеть! Не может быть! Как? Каким мистическим образом Юлька почувствовала, поняла это про меня?!»
Остановив время и изменив пространство, они смотрели глаза в глаза – он и его нарисованная душа – и признавали друг друга.
Илья вдруг вспомнил, как однажды, еще до ухода из науки, он, вернувшись среди ночи домой, стоял в темной кухне, смотрел, ничего не видя, в окно, и с такой надсадной, безысходной тоской думал: «Господи, неужели это все, что есть и будет в моей жизни?! Отупляющая, изматывающая пахота, нелюбимая жена, на которую и не встает, жизнь в двухкомнатной квартире с родителями, пропавшие куда-то восторг поиска, мысли, кайф от творчества. Только копейки, нищета?! И ничего больше впереди? Ни радости, ни иной жизни? Ни-че-го?!»
– Илья? – услышал он робкий голос Юльки.
И рванулся, как к спасению, назад в реальность. К ней, к ее голосу!
Он посмотрел на Юльку. Илье хотелось придушить ее за то, что она вывернула его наизнанку и заставила вспомнить все самое гадкое и трудное, показав ему самого себя.
«Как ты могла?! Откуда в тебе это?»
И вдруг Илью озарило, словно ударило, – она писала о себе! Его прошиб холодный пот с перепугу.
«Что, одна душа на двоих?! Одинаковая боль? – он тут же откинул эту мысль. – Нет, нет! Это невозможно! Но картину никому не отдам! Моя!»
Илья еще долго, несколько дней, жил со странным ощущением, чувствуя себя голым, незащищенным, словно кто-то рассказал миру всю правду о нем, даже самую потаенную, и теперь он не сможет ничего скрыть.
А Юлька, рыжая бестия, еще и усугубила это ощущение.
Во время их танца Илья испугался, что девушка почувствует животом, когда прижмется к нему, его восставшее желание. Собственно, и не опадавшее, так точнее, с самой выставки и все время, что они сидели в ресторане.
Илья повесил «Поиск» на стену в гостиной над телевизором в тот же день, когда привез картину домой. По вечерам, после работы, Адорин устраивался на диване, включал телевизор, но не видел и не слышал, что там показывают.
Картина притягивала его, как нечто запретное, тайное, греховное, и от этого была еще более завораживающей. Он погружался в нее, каждый раз открывая что-то новое, не увиденное, не понятое, не замеченное раньше. А по ночам картина ему снилась, оживая и перенося свой сюжет в жизнь.
«Мистика какая-то! Чертовщина!» – пугался Адорин.
По утрам он старался не заходить в гостиную, чтобы не видеть картины.
А жизнь шла своим чередом, мало обращая внимания на человеческие страсти, страдания и мучения, впрочем, и на победы тоже.