Далеко от Москвы
Шрифт:
— Восполняй, Татьяна Петровна!
— У нее приемы заправского оратора, — нагнулся Батманов к Залкинду.
— Может быть, это покажется странным, товарищи, — продолжала Таня, — но моя речь защитительная. Я хочу сказать доброе слово о новом управлении.
И Таня рассказала, как она шла в Новинск, чтобы подраться за свое предложение и вообще за трассу. Как перед ней открылся план действий батмановского штаба, его стратегия и тактика в широкой подготовке строительства.
— Мы привыкли пренебрежительно махать рукой на управленцев. — При этих словах
Среди шума аплодисментов Залкинд наклонился к Батманову и сказал, откровенно торжествуя:
— Вот оно как бывает в нашей жизни, дорогой мой! Не так, как ожидаешь, а гораздо лучше, умнее!
Смеясь и на ходу перебрасываясь шутками с делегатами, Таня шла к своему месту. Батманов ласково провожал ее взглядом. Неожиданно Василий Максимович попросил Залкинда дать ему слово для короткого внеочередного заявления.
— Я искренно благодарен Татьяне Петровне за ее горячую защитительную речь, — поднялся над столом Батманов. — Но хочу, в свою очередь, подать голос в защиту товарища Котенева и других, выступавших с резкой критикой. Мы — наследники старого управления и не можем откреститься от его долгов, от его грехов. Смелее будьте в вашей критике.
Василий Максимович сел на место и прищуренными глазами посмотрел на Залкинда. Тот улыбался. Парторг был доволен — все шло хорошо. Прояснились отношения между людьми, крепла их дружба. Его порадовал Алексей Ковшов честным задушевным рассказом о достижениях и неудачах в работе над проектом. Гречкин смело и дельно пробирал руководителей ближних участков за бессистемную расстановку рабочей силы. Рогов поделился опытом организации участка на левом берегу и высказал хорошую мысль о том, что надо шире привлекать к строительству нанайцев и все население Адуна.
Конференцию пришли приветствовать представители только что прибывшей из Рубежанска новой партии рабочих. От их имени говорил старый землекоп Зятьков. За ним выступал секретарь парторганизации третьего участка Темкин. Он затронул важный вопрос о месте руководителя в низовом коллективе, о его стиле работы, о его отношениях с партийной организацией.
Человек маленького роста, Темкин почти не виден был из-за трибуны. Поглаживая светлые редкие волосы по обе стороны ровного пробора, он жаловался на Ефимова, начальника своего участка. Говорил Темкин странно — тихим, едва слышным и каким-то шерстящим голосом:
— Все подмял под себя начальник. День и ночь кричит, беснуется. Никому не доверяет, хочет все охватить самолично. Никто ему не указ. Распоряжение о переходе на левый берег он выполнил по-своему: послал рабочих, а сам со своей конторой и всеми бытовыми предприятиями остался на старом месте. На партийную конференцию не поехал: некогда ему, разве оторвешься от дел? Что с человеком стало? Я с ним до войны работал — совсем другим был, жили мы душа в душу. А сейчас ругаемся беспощадно.
— Представляем себе, как это у вас выходит: он, наверное, кричит, а тебя
Залкинд не удержался от улыбки, хотя к словам Темкина отнесся по-серьезному. Он знал Ефимова по работе в Новинске, и темкинский отзыв неприятно поразил его.
«Срочно побывать на участке Ефимова», — записал парторг для себя. Такими заметками был испещрен делегатский блокнот Залкинда. Каждое выступление рождало все новые и новые мысли. «Какая сложная махина, эта стройка», — с беспокойством и одновременно с удовлетворением отмечал про себя Залкинд и приходил к выводу, что надо просить крайком и Москву освободить его от обязанностей секретаря горкома. Дальше совмещать работу было невозможно.
Два дня работала конференция. В заключение делегаты приняли письмо к товарищу Сталину — они давали слово коммунистов, что выполнят в срок правительственное задание по укладке дальневосточного нефтепровода.
Глава двенадцатая
Умара Магомет торопится на трассу
Потемневшая, почти черная дорога пролегала по белой глади Адуна. Груженые машины через каждые десять минут скатывались с наезженного крутого берега на лед и быстро исчезали за поворотом.
Пользуясь хорошей погодой, со Старта усиленно вывозили на трассу продовольствие и материалы. Со всего края непрерывно прибывали группы рабочих — их тоже надо было перекинуть на трассу до первых буранов.
Предстоял выход очередной партии строителей на дальний участок — на пролив. Людям нужно было покрыть расстояние в несколько сотен километров. Батманов поручил их отправку Ковшову, Либерману и Родионовой. При этом было сказано решительно: они отвечают за сохранность каждого человека. Рано утром они втроем пришли на Старт.
В просторном бараке от двух раскаленных железных печей — нестерпимая жара. Ярко светила огромная электролампа, подвешенная на шнуре под деревянной крышей. В помещении шум голосов. Колонна в триста человек готовилась в путь. Ольга Родионова — в цигейковой шубе и пушистом сером капоре — осматривала людей: как обуты и одеты. Фельдшер снабжал каждого вазелином на случай обморожения.
Возле барака Либерман придирчиво проверял снаряжение колонны, погруженное на две автомашины — продовольствие, походные кухни, запасное обмундирование, личные вещи рабочих. Нерасторопность, неполадки! Он ругался с десятником Гончаруком, возглавлявшим колонну, — высоким, сумрачного вида человеком с густыми черными бровями и синеватыми после бритья щеками.
— Откуда же мне знать, что вы собирались дать нам еще и рыбу! Сами не уследили, а теперь бранитесь, — нервничал Гончарук.
— Маменька родная, нельзя человеку слово сказать! Вы должны требовать. Чем больше потребуете, тем больше вам дадут — есть такой закон природы.
Ковшов отозвал Гончарука и вместе с ним обошел отъезжающих, проверил их по спискам, записал поручения. Здоровенный детина, тракторист Ремнев, расспрашивал, куда они едут, сколько времени пробудут в пути — это интересовало всех.