Далеко от Москвы

Ажаев Василий Николаевич

— Участок у вас самый дальний и трудный, — говорил Алексей. — Продвигаться будете от участка к участку. Где позволит дорога — на машине, где на своих двоих. Обманывать не хочу: и в дороге, и на месте придется, конечно, немало перетерпеть.

— Трудностей не боимся, сынок, ко всякому лиху привычны, — отозвался сутулый и на вид очень сильный старик, землекоп Зятьков. — Только бы пошустрей добраться до этого пролива. Важно осесть на месте и вцепиться в работу, остальное придет само собой.

Ольга спорила с маленьким, широким в плечах человеком.

— Не могу пустить

вас, вы простужены, — говорила она спокойно, но настойчиво. — Сляжете в дороге. Лучше переболеть здесь. Ничего страшного не произойдет, если вы задержитесь на три дня.

— Ничего не сляжу,— наступал на нее человек. — Зачем мне болеть? Я здоров, как коров. На кашель не смотри, он у меня всегда, он от дыма, я курячий.

— Не будем возвращаться к этому. Я вас не могу пустить, — решительно сказала Родионова и пошла дальше.

Человек опередил ее и загородил дорогу, став прямо перед ней. Разгоряченный, он снял шапку, обнажились большие уши и торчащие вихрами черные жесткие волосы.

— Будем возвращаться! Я тут скорей больной буду. Для меня без работы сидеть — собака-жизнь. Меня на стройка сам Дудин посылал, секретарь крайком партии. А ты болеть велишь! — Он все больше сердился. — Почему ты такой бездушный, доктор? Не могу я отстать от товарищ. Вместе все хотим быть. Седьмого ноября хотим уже на участка быть, план свой выполнять хотим. И так время теряем. Должен ехать. Не мешай.

— Я вам хорошего хочу, не плохого, — уговаривала Родионова.

— Не надо мне такого хорошего, пусть будет плохо.

Готовые к походу люди прислушивались к спору и посмеивались.

— Пустите вы его, ничего ему не сделается! — попросил Ремнев за товарища.

— Это Умара Магомет, сварщик. Не пускаю его, он простужен. Скандалит, — сказала Ольга подошедшему Ковшову.

— Пустяк, ничего не болит, ничего не простудился. Скажи ей, товарищ инженер, пусть не мешает. На фронте из-за насморк или кашель от боя не освобождают.

Умара насел уже на Ковшова, ловя его взгляд маленькими блестящими глазками. Алексей придирчиво осмотрел сварщика, тепло одетого в новое ватное обмундирование.

— Не держите его, пусть едет под мою ответственность. Если разболеется, я его вылечу, когда приеду на пролив.

— Вот спасибо, инженер! Никогда не забуду. Ай спасибо! — закричал Умара Магомет, легко подхватил мешок с вещами и первым кинулся на посадку.

Люди разместились в десяти крытых грузовиках-фургонах. Перед самым отправлением колонны подкатил на легковой машине Залкинд. Он был в тулупе и меховых унтах. Как выяснилось, парторг собрался на третий участок. Его сопровождал Темкин. Залкинд отправил свою машину в гараж и забрался вместе с Темкиным в один из фургонов к рабочим. Тяжелые автомашины неторопливо покатили по льду. Умара Магомет высунулся из фургона и крикнул Ольге:

— Доктор, эгей! Приезжай, пожалуйста, на участок, ко мне в гости. Рад буду! Посмотришь на мой сварка, погреешься. На мой здоровье посмотришь. Приезжай, ждать буду!

Алексей и Ольга, словно повинуясь призыву Умары, немного прошли за машинами. Ольга казалась сумрачной. Алексей постеснялся ее расспрашивать;

с того памятного вечера он не виделся с ней.

— Мне нужно поговорить с вами, — неуверенно сказала Ольга, подняв на него свои большие печальные глаза. В капоре с длинными наушниками она казалась большой девочкой. — Очень нужно поговорить.

— Хорошо.

— Вы нас забыли. Серафима не раз уж вас вспоминала. Она и Беридзе — как няньки. У них обоих материнская потребность кого-нибудь опекать. Я вас тогда напугала, поэтому вы не приходите, да? Вы не бойтесь меня. — Насмешливые искры мелькнули в ее глазах. — Я буду вас ждать.

Она улыбнулась и прибавила шагу. Немного озадаченный, Алексей пошел искать Филимонова, но Ольга окликнула его.

— Алексей Николаевич, вы простите меня. Я не в своей тарелке и говорю не то, что хочу. Мне нужна ваша поддержка. Помните, вы предложили мне ее? Так вот, я уже прошу о ней. — Она вынула из рукавички забинтованную руку и дотронулась до его груди. — Мне больше не с кем посоветоваться. Беридзе я почему-то стесняюсь. Таня меня в этом не совсем понимает. Рогов вчера уехал, да ему как раз и не скажешь об этом. Вам я доверяю...

— Что случилось, Ольга Федоровна?

— Мне позвонил один знакомый, Хмара. Приятель мужа. Я его знаю по Рубежанску. Темный, плохой человек! — Ольга поежилась. — Он мне передал, что муж мой Константин Родионов... умер по дороге на фронт... скоропостижно...

Она взяла себя за горло. Ковшов отвел ее руку.

— Спокойнее, Ольга Федоровна... Вы же сильная...

— Нет, нет. Я не знаю, умер он или...

— Но вы сами говорите...

— Когда Хмара мне сказал, я растерялась. Он раз пять окликнул меня, пока я опомнилась. Потом у нас начался бестолковый разговор. Я твержу: «Не может быть!» А он: «Что не может быть? Все люди смертны...»

Алексей слушал ее, волнуясь и не выпуская ее руки из своей.

— Я не верю, что он умер. Тут что-то странное. Странное и страшное! Ужасно, если он умер, но еще ужаснее, что я не верю в это! Хмара должен придти ко мне поздно вечером.

Подошел Филимонов.

— Я непременно буду у вас вечером,—сказал Алексей Ольге.

Трактористы в замасленных полушубках ждали Ковшова и Филимонова возле мастерской.

— Двигай! — крикнул Филимонов. — «Улитки» пойдут потом, когда проверим их.

Визжали полозья тяжело нагруженных, укрытых брезентом санных прицепов. Тракторы один за другим, скребя гусеницами, трогались с места и выходили на ледовую дорогу. Им предстояло дотащить груз на участки, покрыв расстояние в сто-двести километров.

Остались четыре «улитки» — так называли на Старте большие крытые деревянные прицепы-домики на полозьях. В каждом была дверь и два маленьких окна, над крышей торчала труба с колпаком.

По мысли тракториста Силина, «улитка», приданная к трактору, предназначалась для обслуживания ледовой трассы. Тракторист и его напарник должны были поддерживать дорогу в проезжем состоянии, оказывать помощь автомашинам в случае аварии. Домик мог служить и мастерской, и жильем, и складом.