Дама полусвета (Душа так просится к тебе)

Туманова Анастасия

— Я взяла его приступом, как Суворов — Измаил. — Ирэн мерно барабанила пальцами по коленке. — Мужчины так легко капитулируют в подобных случаях, даже смешно! Более того, я даже думала, что сама остаюсь совершенно свободной! И уйду когда захочу, и забуду его сразу же, как только почувствую в этом необходимость! И вот… сами видите, до чего все дошло. «Поручик Герман» пишет ревнивые пасквили в «Московском листке». Это я-то! Знал бы папа… И мои фартовые с Сенного…

— Мадемуазель Кречетовская, вы совершенно напрасно рассказываете мне об этом…

— Я знаю, сударыня, что делаю! — отрезала Ирэн. — Час назад я видела

Черменского в редакции «Листка». Сегодня вечером он уезжает из Москвы… и, кажется, окончательно. Я это узнала от Петухова, сама переговорить с Владимиром так и не смогла. Постыдно укрылась в комнате верстальщиков, но оттуда все было отлично слышно.

— Он… уезжает? — прошептала Софья.

— Да! В Раздольное! Вечерним поездом! — вдруг взорвалась, вскочив, Ирэн. Коробок спичек вновь упал на пол, но теперь уже никто не обратил на это внимания. — И я вам настоятельно рекомендую ехать за ним! Потому что мне, видите ли, небезразлично его счастье! Я от природы страшная эгоистка и берегу свой душевный покой! А этого покоя и след простыл с самой зимы, и все из-за вас! Не дурите, госпожа Грешнева, поезжайте к нему… и, черт возьми, будьте счастливы, если способны! Вы хотя бы знаете, где он живет? Нет?! Бо-о-оже… Остоженка, дом Степанова, во втором этаже!

— Но…

— «Но» у вас было три года назад!!! А сейчас последнее «но» стоит перед вами и нынче же уезжает в Петербург! И очень надеется никогда больше не увидеться ни с вами, ни с господином Черменским! Он мне, поверьте, слишком дорого обошелся! Прощайте!

Мимо Софьи пронесся вихрь, поднятый полами макинтоша, мелькнуло бледное лицо Ирэн с закушенными губами, растрепавшиеся кудри из-под шляпки… Хлопнула дверь, от сквозняка закачалась ситцевая занавеска. Стиснув руки у груди, не зная, как успокоить скачущее галопом сердце, Софья полными слез глазами смотрела на валяющийся у ножки стола коробок спичек.

Позже она сама не могла вспомнить, как переоделась, как выбежала из театра, как оказалась на Тверской, заполненной людьми и экипажами. Дул ветерок, небо понемногу затягивалось легкими тучками, обещавшими дождь, и от уличной прохлады Софья немного пришла в себя. Остановившись напротив входа в Камергерский переулок, она попыталась спросить саму себя, куда так мчится. Остоженка находилась совсем в другой стороне, и Софья направилась было туда, но через несколько шагов опять остановилась. Только сейчас она вспомнила, что сегодня вернулся из Костромы Мартемьянов.

Федор приехал ночью, сразу же вошел к ней в спальню, едва раздевшись, повалился рядом и заснул, крепко прижав Софью к себе. До утра он спал неспокойно, метался, с кем-то яростно ругался во сне, и Софья не сомкнула глаз, то вслушиваясь в его невнятную брань, то тряся любовника за плечо (без всякой пользы), то просто поглаживая по спине и стараясь успокоить, — тоже безрезультатно. Наутро, когда она, совсем разбитая, поднялась, чтобы бежать на репетицию, Федор наконец заснул по-настоящему. Может быть, спит и сейчас, подумала Софья, сама не замечая, что привычно сворачивает в Столешников переулок, а затем и в Богословский. Когда же рядом замелькали знакомые низкие дома, она вдруг остановилась и несколько минут стояла не двигаясь, с закрытыми глазами, несказанно удивив этим чинно шествующую мимо, в сторону Рождественки, торговку-пирожницу. Затем Софья вздохнула, перекрестилась и продолжила путь.

Когда

она вошла в дом, то еще с порога поняла, что Федор уже встал и находится на кухне. Оттуда же доносился звон посуды и ворчливый голос Марфы:

— … а на что ей эти деньги, когда у Половцева жалованье в пять раз против прежнего положили? Мы теперь с барышней, почитай, и сами цари! Софья Николавна веселая бегают, репетируют, премьеру собираются петь до конца сезона, и даже не ревели с самой Пасхи ни разу! Что значит жалованье-то хорошее да путёвый человек в начальстве!

Федор что-то ответил, что — Софья не расслышала, но голос любовника показался ей недовольным. Она, нагнувшись, хотела снять боты, но тут же выпрямилась, поняв, что этого не нужно, что через несколько минут она уйдет отсюда навсегда и что по-другому быть уже не может. В душе вдруг разом стало спокойно и ясно. Софья глубоко вздохнула и быстро, словно в воду бросившись, вошла в кухню.

Федор сидел за столом, Марфа убирала посуду после обеда. Она первая обернулась на шаги — и, увидев лицо вошедшей Софьи, вдруг выронила из рук смятое полотенце.

— Господи, барышня… — пробормотала она, неловко наклоняясь и шаря рукой по полу. — Что стряслось-то? Нешто и от Половцева уволили?!

— Поди, Марфа, — спокойно сказала Софья, проходя мимо нее к столу. — Мне надо поговорить с Федором Пантелеевичем.

Она еще не закончила фразы, а Марфу уже как ветром сдуло, лишь полотенце осталось валяться у печи. Мельком Софья даже удивилась: как это Марфа с ее комплекцией умудрилась так стремительно выскочить из кухни. Подойдя, молодая женщина хотела было сесть за стол, но Мартемьянов сам поднялся ей навстречу.

— Уходишь, что ли, от меня, Соня? — глядя ей в лицо, очень спокойно спросил он.

— Да, Федор, — ничуть не удивившись и так же прямо посмотрев в его черные упорные глаза, которых она смертельно боялась четыре года назад, ответила Софья.

Мартемьянов странно усмехнулся. Отвел взгляд. Сделал несколько шагов по кухне, слишком маленькой для его огромной фигуры. Остановился у стены, спиной к Софье. Она долго ждала, глядя на него, но Федор молчал.

— Ты знал? Откуда? — наконец спросила Софья.

— Чего ж тут не знать? — хрипло отозвался он. — Какой год уж жду… Он, что ль, к тебе приходил?

— Нет. — Вздохнув, Софья подошла к окну, за которым сходились в небе легкие облака. Глядя на вербу под окном, всю затянутую зеленой дымкой молодой листвы, произнесла: — Я не должна была уезжать с тобой. Еще тогда, в Ярославле… Не должна была. Я только сейчас это поняла.

— Ну-у, Соня… Коли я начну вспоминать то, чего не должен был, — до Второго пришествия, поди, не кончу. Может… Может, погодишь еще?

— Больше не могу.

— Вот так даже? Что ж… К нему сейчас поедешь?

— Да.

Молчание — и внезапный грохот, смешавшийся с головокружительным ругательством: Федор ударил кулаком по стене так, что сорвалась с гвоздя посудная полка. Марфины миски и кружки со звоном посыпались на пол, брызнули осколки; гремя и прыгая, покатились медные кастрюли. Софья зажмурилась, уверенная, что следующий удар придется как раз ей по голове, но грохот и треск смолкли, и снова наступила тишина. Осторожно открыв глаза, Софья увидела, что Федор стоит у стола, оперевшись на него руками, и хрипло, прерывисто дышит. Подойдя, она тронула его за плечо.