Дама с рубинами. Совиный дом (сборник)

Марлитт Евгения

– Ее высочество, как всегда, добра ко мне, – холодно произнесла Клодина. – Я не оскорблена: привыкаешь не обращать внимания на такие выходки и относишься к ним по их достоинству.

– Кажется, вы многому научились в последнее время, кузина, – с горечью заметил он и пошел с ней рядом. – Я помню время, когда вы боязливо бежали от любого взгляда, и это было не так давно, в залах резиденции.

– Конечно! – согласилась она. – Слабое сердце быстро крепнет, как только чувствует, что должно одно стоять за себя.

Впрочем, кузен, мне двадцать три года, и я была резко вырвана из беззаботной девичьей жизни.

– Есть что-то великое в женской душе, – иронично ответил Лотарь. – Только жаль, что ее гордость при первом столкновении с жизнью быстро сникает. Меня всегда трогает, – продолжал он тем же тоном, – когда я вижу, как женщина, не знающая законов света, с необычайным мужеством, как героиня, принимает невозможную там гордую позу. Хотелось бы закрыть глаза, чтобы не видеть, как она сломается. Но иногда не в силах сделать это. Хочешь увести ее от головокружительной пропасти, но получаешь только холодную отталкивающую насмешку.

– Возможно, многие имеют, кроме мужества, и необходимую опору, – сказала Клодина, дрожа от внутреннего возбуждения, и ускорила шаг.

– Возможно. – Он пожал плечами. – Но есть натуры, которые считают себя исключением: «Смотрите, я могу безнаказанно решиться на это». И потом вдруг падают в бездну.

– Вы думаете? – спокойно спросила она. – Но есть также натуры, которые думают достаточно возвышенно для того, чтобы идти дорогой, которую им указывают долг и совесть, не оглядываясь по сторонам и не обращая внимания на непрошеных путеводителей.

– Непрошеных?

– Да! – воскликнула она, и ее прекрасные глаза заблестели от страстного волнения. – Почему вы позволяете себе, барон Герольд, всегда преследовать меня своими загадочными намеками, темными насмешками? Разве мы когда-нибудь с вами состояли в таких отношениях, которые давали бы вам право на подобную опеку?

– Никогда, – тихо ответил он.

– И никогда не будем… – В ее словах чувствовалась горечь. – Я могу только успокоить вас в том, что репутация дома Герольдов не пострадает из-за меня, а это, вероятно, основная ваша забота. Я знаю свой долг.

Лотарь побледнел.

Клодина поспешно прошла вперед, он немного отстал и догнал ее у оранжереи, в которой жила дочь Гейнемана со своей семьей.

Клодина остановилась около открытого окна оранжереи и увидела в нем плачущую внучку Гейнемана, молоденькую девушку. Ее мать, аккуратная приветливая женщина, подошла к своей бывшей госпоже и рассказала о причине огорчения девушки, которой жених сегодня прислал отказ.

Рыдания за занавеской усилились.

– Почему? – сочувственно спросила Клодина, сдерживая собственное волнение.

– Дочь сама виновата, – печально продолжала женщина, кланяясь подошедшему барону Лотарю. – В имении, где она служила, молодой хозяин

ухаживал за ней, и Вильгельм подумал, что она ему изменяет.

– Это нехорошо со стороны Вильгельма, – коротко сказала Клодина.

– Нет, госпожа, – сказала женщина, – нельзя упрекать его за это, он еще так молод. Я знаю, что моя дочь честная девушка, но если бы она меня послушалась и сразу оставила место, как я ей советовала, этого бы не случилось.

– Видите ли, господин барон, – продолжала она, вновь обернувшись к тому с неловким поклоном, – ни один человек не верит, что она ничего дурного не сделала, – уж таков свет, и хоть вырви она все волосы, доказывая свою невиновность, люди все равно будут считать ее виноватой. Я сколько раз вспоминала изречение, которое покойная госпожа написала в молитвеннике, подаренном мне ко дню конфирмации. Посмотрите здесь, за словами пастора. – Она взяла с подоконника молитвенник в черном переплете с золотым обрезом и подала его Клодине.

«Блаженны чистые сердцем», – прочитала Клодина изречение, написанное тонким мужским почерком, а внизу было дописано крупно и энергично – рукой бабушки: «Будь не только чиста, но избегай и внешней тени».

Книга задрожала в руках Клодины, она молча возвратила ее.

– Оставьте его, дитя мое! – до странности резко прозвучал голос Лотаря. – Он был бы плохим мужем со своей склонностью к ревности и нравоучениям.

Плач прекратился, девушка вскочила.

– Нет, нет! Он такой добрый, хороший, я умру, если он не вернется!

– Можно многое пережить, малютка, – добродушно сказал Лотарь. – Нелегко умереть от крушения своих надежд.

Клодина серьезно кивнула головой молодой девушке.

– Будь здорова, Лизабет, – сказала она, – не горюй о человеке, который не верит тебе.

– Ах, госпожа, не говорите так! – воскликнула девушка и отбежала от окна.

Клодина повернулась и пошла дальше, Лотарь шел рядом.

Слова бабушки горели перед глазами, по-новому освещая ее положение. Что, если о ней самой уже шептались и сплетничали? А если верили этому? Если хоть один человек думал, что она забыла свою честь? Она вдруг обернулась к барону и взглянула на него вопрошающими, полными страха глазами.

Он спокойно шел рядом с ней. Нет, нет! Как могла она быть столь безумна!

– Площадка покинута, – заметил барон, – общество, кажется, в замке.

Действительно, под дубами было пусто, лакей, убиравший там, доложил, что их светлости уехали в Нейгауз, ее высочество ожидает фрейлейн фон Герольд у себя в комнате, а нейгаузский экипаж будет прислан обратно.

Клодина повернула к замку. Вечернее солнце золотило верхушки деревьев и зажигало красным пламенем бесчисленные окна старого здания. Розовый отблеск лежал на всем; из маленькой сельской церкви доносился вечерний звон.