Дама выбирает кавалера
Шрифт:
Открыв Японию сейчас для торговли и культурных сношений, мы поможем друг другу. Возможно, не будет американских кораблей в 1862 году, которые под страхом уничтожения заставят Японию открыть границу, прогнуться под политику Европы. На наших пушных промыслах на Дальнем Востоке перестанут голодать работники, потому что продовольствие из Петербурга везти тяжело и долго. А открыв торговлю с Японией, мы могли поставлять продовольствие в Русскую Америку.
Если я вернусь домой, дело может дойти до суда. Меня выгонят из института, поставят крест на моей профессии,
А если я не вернусь?
— Сергей Александрович, думаю, настало время поведать Вам мою историю. — Я провела ладонью по горлу, будто так смогла согнать ставший там ком.
— Я, наверное, пойду… — Иванов принялся подниматься.
— Нет, Роман Гавриилович, останьтесь. Хочу, чтобы Вы были свидетелем моих слов. — Иванов присел обратно. А я, отставив свою чашку с чаем в сторону, начала неспешный рассказ, стараясь не упустить ничего из внимания. В том числе контролируя своё поведение — взгляд, дыхание, руки, плечи. Но не забывая поглядывать время от времени на Голицына.
Рассказала сначала о сиротке Вере, которая осталась без единой родной души на этом свете, с которой так немилостиво обошлась судьба и родная тётка. Потом о своём преступление, о прибытии в Петербург, неприятном происшествии в подворотне и так вплоть до дома губернатора. Доктор подтвердил мои слова начиная от синяков, заканчивая тем фактом, что он лично вправлял мне руку.
— Теперь я хотя бы знаю, как вы познакомились. — Усмехнулся Голицын, но было видно, что взгляд его крайне серьёзен.
И лишь после этого я поведала выдуманную историю о японце, который, якобы жил у нас в поместье. Скромно добавив:
— Если я смогу быть полезной в подготовке к Вашей миссии, Сергей Александрович, то я в Вашем распоряжении.
За столом повисло неловкое молчание. Иванов не знал, что ещё добавить к моему рассказу, а графи, видимо, размышлял над моими словами. Он в задумчивости водил пальцами по ручке своей чашки, а я с замиранием сердца ждала его ответа. Теперь я взаправду доверяла свою жизнь этому человеку.
— Вера Павловна, Вы сделаете меня должником до конца жизни, если сможете поведать, всё, что знаете. Но я готов быть им. — И Голицын, чуть приподняв голову, улыбнулся мне. Зелёные глаза сверкнули в отблеске свечей. Я не могла взгляда оторвать от этого взгляда, завораживающего по-змеиному.
О блюдца громко ударилась ложка. Я вздрогнула, вспоминая, что Роман Гавриилович всё ещё тут, и быстро отвела взгляд в сторону.
Мы проговорили втроём до поздней ночи. Я поведала пару историй, которые смогла на ходу вспомнить. Все они были старыми японскими сказками, которые вполне могли зайти за те, что рассказывают детям на ночь. Но на первый раз этого было достаточно. Сегодня стоило обдумать, что именно из японского быта я бы могла рассказать Голицыну, чтобы это было менее подозрительно.
Тем временем близился день приёма у императора. Теперь днём я была целиком погружена в музыку. То, что
— Он человек разумный. Полагаю, что он сможет дать нам пару дельных советов на этот предмет. — Конечно, мне польстило это волшебное «нам». Но, кроме того, мне просто казалось, что граф, игнорируемый большей частью петербургского общества, просто соскучился по человеческому общению.
Но вечером доктор не явился на ужин. Мы ждали Романа Гаврииловича до последнего, но всё же начали без него. Вздрагивали на каждый шорох и шум за окном, но Иванов так и не показался. Голицын заметно погрустнел и тихо поведал:
— Знаете, Вера Павловна, почему у меня здесь эдакая берлога? — Я чуть подивилась такой чудной формулировке, но лишь вежливо спросила: почему же? — Потому что я, как правило, бываю в Петербурге от силы пару месяцев в году. Если бы не просьба императора, уже давно бы уехал домой.
Ах, вот оно что! А я всё гадала, отчего педантичный Голицын, который не допускал в своей одежде небрежности, в галстуках носил огромные драгоценные камни, не мог нанять больше прислуги для присмотра за поместьем. Кроме нескольких комнат, в которых мы чаще всего бываем, все остальные стоят пустыми, мебель печально сгружена к стенам и накрыта простынями. Библиотека, столовая, музыкальная гостиная были словно островками жизни в этом заброшенном доме. Не говоря уже про запущенный сад.
— Моё сердце покоится в Москве. Там мой дом, моя усадьба, парк, пруд и рядом лес. Вы бы видели, Вера Павловна, как там красиво по весне! Сад в цвету, пробивается свежая зелень. Отдельная моя гордость — конный двор. Там мои орловские рысаки, на них съезжается посмотреть вся Москва. Там у меня оранжереи, английский парк, а нынче весной взялся я за разбитие фарнцузского уголка. — Голицын говорил об этом с такой теплотой, что мне тут же захотелось погулять по его саду и хотя бы одним глазком взглянуть на поместье. — Обещайте, когда я вернусь, Вы поедете туда со мной. — Неожиданно граф взял меня за руку, сжимая пальцы.
— Непременно. — Боюсь, улыбка моя вышла несколько печальной.
Глава 13
Но Иванов не явился и на следующий день. Место, которое мы все, включая Аглаю и Жерара привыкли считать его, пугающе пустовало. Мы с графом долго не приступали к еде, в надежде, что дверь вот-вот распахнутся, и доктор, рассыпаясь в извинениях, усядется на свое место, приказывая принести горячего.
— Я скоро вернусь. — Голицын встал, громко отодвинув стул. Это было первое, что он сказал за этот вечер. Я не смела возражать, зная, куда направится Сергей Александрович — в полк.