Дань псам
Шрифт:
На полках он успел заметить массу горшков среднего качества. Повод для беспокойства? Увы, больше нет. Он пропал из ее жизни — так с чего бы ей хранить супружескую верность или соблюдать затянувшийся траур? Люди есть люди, и так будет всегда. Разумеется, она находила любовников. Может, и сейчас кто-то есть. Было бы настоящим чудом, если бы жена встретила его одинокой; он почти ожидал встретить какого-нибудь идола с огромными мускулами и выступающей челюстью, так и взывающей к тычку в качестве приветствия.
— Может, ушел маму навестить, —
Он сел, опустил ноги на тканый коврик, что лежал на полу. Заметил, что коврик буквально усыпан подушечками; они были набиты лавандой — сухая трава затрещала под пяткой. — Не удивляюсь, что у нее ноги хорошо пахнут. — Ну да ладно. Он даже не спросит, как она поживала все это время. Не спросит, даже если она будет намекать, хотя все станет только хуже. «Да, только хуже».
Начался день, и все, что ему нужно — уладить некоторые проблемки. Потом можно возобновить жизнь, подобающую гражданину Даруджистана. Наверное, навестить старых приятелей, членов разбредшегося семейства (тех, что захотят с ним говорить), посетить места, вызывающие особо сильную ностальгию. Подумать, что будет делать с остатком жизни.
Но вначале самое важное. Натянув иноземные одежды (стираные, но, к сожалению, при сушке приобретшие массу складок), Торвальд Ном прошел в мастерскую. Она сидела спиной к нему, крутя круг, нажимая ногами на педали. Он увидел на привычном месте большой чан с водой, подошел и ополоснул лицо. Вспомнил, что нужно побриться — но теперь он может заплатить за такие услуги другому. Кто ловок, тот всегда награду получает. Кто-то когда-то так сказал, он уверен…
— Сладость моя!
Она чуть повернула голову и ухмыльнулась: — Погляди, как плохо вышло, Тор. Понимаешь, что наделал?
— Это темперамент…
— Это усталые бедра.
— Частое недомогание? — спросил он вскользь, пройдя к полке и встав, чтобы разглядеть набор кособоких тарелок.
— К сожалению, слишком редкое. Ты смотришь, да не понимаешь, муженек. Это новый, особо модный стиль. Симметрия мертва, да здравствует всё кривое и неуклюжее. Любая знатная дама мечтает о бедной деревенской кухне, о тетушке или бабушке со скрюченными пальцами, что изготовляют посуду в промежутках между кромсанием тыкв и сворачиванием куриных шей.
— Ого, какая изысканная ложь.
— Ах, Тор, я намекаю, чтобы не говорить прямо.
— Я никогда не понимал намеки. Разве что самые откровенные.
— Ну, у меня было только два любовника, Тор, и оба не продержались пару месяцев. Хочешь услышать имена?
— Я их знаю?
Когда она не ответила, он оглянулся через плечо. Жена смотрела на него. — А, — сказал он глубокомысленно.
— Что ж, лучше тебе рассказать, иначе начнешь коситься на всякого, кто приходит за заказом или говорит мне привет на улице…
— Нет, нет, дорогая. На самом деле тайна… интригует. Точное знание всё убьет.
— Верно. Вот поэтому я ни о чем не буду расспрашивать тебя. Где ты был, что делал.
— Но это совсем иное!
Она
— Нет, на самом деле. — Торвальд подошел ближе. — Ночью я рассказывал без преувеличений.
— Как скажешь.
Он понял, что она не верит. — Я сокрушен. Раздавлен.
— Лучше тебе идти, — сказала Тизерра, снова берясь за комок глины на круге. — Долги пора платить.
— Своё не пахнет?
— Все чисто, насколько вообще возможно. Если Гареб не пометил каждую монету тайным значком, он ничего не поймет. Хотя заподозрить может.
— Я сочинил отличную сказку для объяснения, — сказал Торвальд. — Вклады в иноземные предприятия, неожиданно найденные сокровища, триумфальное возвращение.
— Знаешь, я бы сочиняла с оглядкой.
Он удивленно поглядел на нее и промолчал. Зачем спорить? «Гигант, которому я не раз спасал жизнь… его звали Карса Орлонг. Думаешь, Тиза, я мог бы выдумать этакое имя? А как насчет шрамов от кандалов? О, это новый стиль среди знати. Подчеркнутое смирение, всё такое».
Ладно, это не важно. — Я не собирался лично встречаться с Гаребом, — сказал он, подходя к выходу. — Передам через Скорча и Леффа.
Комок сырой глины взлетел с круга и шлепнулся о стену; повисел одно мгновение и с хлюпаньем шлепнулся на темный пол.
Пораженный Торвальд обернулся к жене и увидел на ее лице выражение, которого не видел… э… очень давно не видел. — Погоди! — крикнул он. — Мы больше не партнеры! Клянусь! Дорогая, они просто посредники, и…
— Ты снова замешался с этими типами, Торвальд Ном! Я лично закажу тебя Гильдии!
— Они всегда тебя любили.
— Торвальд…
— Знаю, любовь моя, знаю. Не беспокойся. Больше никаких схем с Леффом и Скорчем. Обещаю. Мы же теперь богаты, помнишь?
— Вся трудность со списком, — сказал Скорч, — в именах.
Лефф кивнул: — Точно, это трудность. Ты чертовски прав, Скорч. Все эти имена. Как думаешь, они же должны встречаться? Все акулы — ростовщики собираются в тесной дымной комнате, пышные женщины кидают им виноград в рот, а писец с чернильными губами строчит и строчит. Имена. Люди, потерявшие удачу, люди такие глупые, что подписывали не глядя, брали монету, не думая о грабительском проценте. Имена. У тебя в руках список дураков, Скорч. Бедных, тупых, безнадежных глупцов.
— А когда, — подхватил Скорч, — список кончается, уже готов новый для других безнадежно-тупых глупцов.
— Слушай, мы же теперь в пролете не останемся!
— Ну да? Мы в пролете, потому что Торвальд Ном испарился. У него есть мозги — признай, Лефф. Вот ты пытался изображать мозги, Лефф — и куда это привело? К списку с треклятыми именами.
Лефф воздел палец: — У нас есть Крюпп, и он нашел сразу шестерых.
— Вести о которых мы передали куда следует. Знаешь, что это означает? Головорезов, выламывающих ночью двери, несущих угрозы или что похуже. Люди из-за нас страдают, Лефф. Здорово страдают.