Даниил Галицкий

Хижняк Антон Федорович

— Не надо! — И ушел в другую светлицу.

Роксана как подкошенная упала на пол.

В судной хоромине прохладно. Филипп вошел и сел на высокий, простой, без украшений, стул.

— Где разбойник?

— Сейчас приведут, — ответил тиун.

Филипп торжествовал. Он и не думал, что Даниил поручит ему судить Иванку, он лишь хотел наговорить на этого дерзкого кузнеца, чтоб Даниил строго наказал его. А вышло, что Иванко попал к нему в руки, — вовремя ввернул словцо о том, что Иванко ругал Даниила! Филипп не мог скрыть

злорадной улыбки, да и кто в этой темной хоромине увидит его радость? Надо спешить! «Сурово наказать», — вспомнил он слова Даниила.

— Накажу, — шепчет Филипп. — Это тебе за Генриха!

В тишине послышались шаги. Два дружинника втолкнули в дверь связанного Иванку, подтащили ближе к Филиппу и стали с двух сторон. Незаметно, бочком, протиснулся в дверь судный тиун и сел возле маленького дубового стола, напротив окна.

Иванко ни на кого не смотрел, он стоял со связанными за спиной руками, подняв голову, Тиун дернул его и прошипел:

— Глянь в глаза боярину, тать!

Иван повернулся к тиуну и спокойно ответил:

— Что ты за боярина говоришь? Он сам скажет.

Филипп исподлобья следил за Иванкой. Услыхав дерзкий ответ, он крепко сжал поручни. Не просит кузнец! Стоит связанный, а держится как птица на свободе.

— Глянь сюда! — кусая губы, рычит Филипп.

Иванко поднял голову и посмотрел на боярина чистыми и прозрачными, как ключевая вода, глазами. Ни колебаний, ни страха не увидел Филипп в этих больших глазах. Будто равный с равным в мирном разговоре, смотрел кузнец на боярина и еле заметно улыбался уголками губ. Он не насмехался над своими угнетателями, а лишь приготовился к ответу. «Что, он смеется надо мной? Как нагло держится!»— дрожит Филипп.

— Есть свидетели? — сурово спросил он.

Но Иванко опередил ответ тиуна:

— А зачем тебе свидетели, боярин? Я сам все скажу. — И повел плечом, словно бы отгоняя назойливую муху.

— Что скажешь? — свирепел Филипп.

— Все… И не беспокойся ты, гумно не я сжег…

— А кто? — задрожал Филипп.

— Я не видел.

— Кто видел? — повернулся Филипп к тиуну.

Тиун льстиво поклонился.

— Я тиун в оселище и все скажу. Гумно сжег Иванко.

Иванко рванулся к нему, но стража не пустила — его схватили-за руки.

— Как тебе не стыдно! Ты же старый человек! — порывался вперед Иванко.

Тиун втянул голову в плечи и, не глядя на Иванку, торопливо бормотал:

— Сжег… видели… встретили.

— Кто видел? Кого? — с возмущением кричал Иванко.

— Замолчи! — гаркнул Филипп. — Теперь все известно.

— А огнищанина кто убил?

Иванко склонил голову к плечу, задумался, будто готовясь к тяжелому ответу, и, медленно выговаривая слова, отчеканил тихо:

— Я заколол его, бешеного волка.

— Убил человека! — поспешил вмешаться тиун.

— Человека? — выпрямился Иванко и сделал движение, будто хотел разорвать туго связанные

веревки. — То не человек, то зверь… И люди мне за это спасибо скажут. Да и не убивал я его, а защищался, он сам лез на меня, хотел убить. Люди видели, спросите их.

— Замолчи! — рявкнул побагровевший тиун.

— Оставь! — властно приказал ему Филипп и, кивнув судному тиуну, промолвил: — А что в «Русской правде» о таких разбойниках написано?

Иванко заволновался. Он видел, что боярин не хочет его расспрашивать, что суд уже кончается. И оттого, что так больно было на сердце, он рванулся к боярину, но его перехватили дружинники.

— Боярин! — кричал Иванко, стремясь выразить все, что наболело, выразить и за себя, и за своих ближних, за смердов. — Где же я правду найду, ежели нас за людей не считают? Где? Огнищанин шкуру с людей драл, как лыко с березы. Рожь ли, просо ли, дичь ли какая — все отымает у смерда, у закупа, а дети голодные сидят. У деда Климяты внуки умирают, я за них заступился, а он на меня с мечом бросился.

Филипп смотрел себе под ноги насупившись, словно и не слышал слов Иванки. Только крикнул тиуну:

— Нашел то место? Читай!

Иванко не успокаивался:

— Что это за суд? Почему ты меня не спрашиваешь, боярин? Разве я разбойник? Я же только жизнь свою защищал. Огнищанин лез на меня с мечом и добрых слов не хотел слушать, грозил голову срубить. Кто же виноват — он или я? Ужели мы должны свою голову подставлять злодею?

Тиун вскочил со скамьи, держа в руках толстенную книгу в плотном кожаном переплете, и начал читать:

— «Аже убиють огнищанина у клети, или у коня, или у говяда, или у коровье татьбы, то убити в пса место».

Еще сильнее начал вырываться Иванко из рук стражников.

— О! Человека с псом сравнивают! Не разбойник я, говорю тебе, боярин! Огнищанин закупов убивает, и нет на него никакого суда — кто же нас послушает! А дети наши голодными сидят…

Филипп пришел в бешенство. Еще миг — и он сам бросился бы на Иванку.

— Заткните ему рот!.. Делайте, как написано. Такова воля князя! — закричал Филипп.

Он спешил покончить с Иванкой: боялся, что Мирослав приведет свидетелей и Даниил передумает. А Иванку надо уничтожить: ведь это он Генриха поймал, еще и до него, Филиппа, доберется.

Дружинники потащили Иванку к месту казни.

После разговора с Роксаной Даниил вышел из своего терема и встретил на подворье Мирослава и Дмитрия. Ни слова не промолвив, прошел мимо них на конюшню, велел оседлать подаренного Мстиславом коня и поскакал в Петричево оселище. За ним помчалась сотня дружинников.

В свое княжеское оселище ехал Даниил лютый на смердов. Это уже не в первый раз жгли они рожь, загоняли в лес коней из княжеских имений, убивали огнищан. Под страхом жестокой казни княжеская власть в повиновении держала смердов. Но смерды не хотели повиноваться.