Даниил Галицкий

Хижняк Антон Федорович

— В золотом Киеве нет коназа, — склонился Субудай в низком поклоне перед Бату-ханом. — Приезжал сюда коназ Данило из Галича и поехал домой. Тут только воеводы остались. Вели послать нукеров, чтобы заставили киевлян открыть ворота.

Зашло солнце, и Киев потемнел, стал хмурым. Резкий ветер бросал в лицо Бату-хану прибрежный песок, обвевал холодным дыханием. Бату-хан съежился — неприветливо встречал его Киев.

Утром нукеры, едва не потонув, переправились на тот берег на маленькой ладье, найденной в прибрежном лозняке. К вечеру они возвратились с известием, которое страшились передать, — киевляне

отказались покориться Батыю. Бату-хан сидел в юрте мрачный, как ночь. Он велел отстегать нукеров плетями. Нукеры обрадовались: это была милость, им могли переломать спины. Бату-хан вызвал Субудая.

— Ты уже был на земле оросов, все здесь знаешь, скажи, как переправить войско на тот берег за один день.

Субудай испугался. Бату-хану пришла в голову опасная мысль, как отговорить его?

Хитрый Субудай начал разговор осторожно. Погибнет много воинов, если переплывать на конях. А ладей нет — их оросы попрятали. Надо подождать, пока Днепр замерзнет. Коней тут есть где кормить, и людям есть чем питаться — много скота, немало и нетронутых оселищ.

— Великий город оросов Кивамень, и его надо взять, — вкрадчиво говорит Субудай Батыю. — Что скажут оросы, если отойдешь от Киваменя? Смеяться будут. А взять его сможешь только тогда, когда всех своих воинов переправишь на тот берег. Подожди, мой властелин.

Бату-хан внимательно слушал Субудая, отхлебывая из аяка кумыс. «Этот одноглазый барс не пойдет наобум, он все взвесит».

— Пусть будет так! Повелеваю ждать, пока замерзнет река. Приготовить тараны!

Кланяясь, Субудай попятился из юрты.

Шестого декабря 1240 года Батый перешел Днепр. Лед уже толстый, и Субудай смело пустил войско, после того как сам с сотней нукеров промчался по замерзшей широкой реке. Многоголосая орда зашевелилась с самого утра. Войско переправлялось ниже того места, где стояла юрта Бату-хана. Субудай предупредил тысячников, чтобы ни один воин не приближался к месту отдыха священного потомка Чингисхана.

Двинулись конные отряды, потянулись, поднимая снежную пыль, арбы. Верблюды осторожно ступали по холодной Киевской земле, по скользкому днепровскому льду. И хотя вокруг клокотал шум, войско шло, как и велел Субудай. Татары переправлялись через Днепр, и Субудай наблюдал с пригорка за походом. Заметив задержку, он сейчас же посылал нукера к тысячнику, но не успевал добежать нукер, как водворялся порядок. Тысячники зорко следили за пригорком, на котором стоял Субудай.

Татары были вооружены кривыми остроконечными мечами, заточенными с одной стороны. У каждого было три лука — один он вез с собой, два лежали на арбе — и не менее трех колчанов, наполненных стрелами.

Уздечки и седла сделаны из крепкой воловьей шкуры. Каждый воин должен заботиться о своей кольчуге. Делалась она из кожи и железа. Железные части натирались войлоком до блеска.

Киевляне со стены наблюдали, как орда переходит через Днепр. От скрипа возов, рева верблюдов, ржания коней на Подоле стоял такой шум, что на стенах невозможно было говорить. А татары все прибывали, окружая город со всех сторон. Когда прошла конница и повезли тяжелые тараны, Субудай вошел в юрту к Бату-хану.

— Великий Бату-хан! Войско уже на той стороне.

Бату-хан поднялся, нукер набросил ему на плечи широкий белый тулуп. Бату-хан вышел из

юрты, втянул голову в плечи. Холодный ветер пронизывал все тело. Неприятна земля оросов! Два нукера помогли ему сесть в седло; сотня верных тургаудов уже готова была в дорогу. Передний тургауд держал в руках ханский стяг. Как только двинулся Бату-хан и с ним поскакал Субудай, тургауд развернул стяг, и он затрепетал на ветру. На стяге был изображен кречет с черным вороном в когтях, К стягу было пришито девять широких лент; они, словно девять хвостов, колыхались от дуновения ветра.

4

От непосильных забот Дмитрий побледнел и осунулся, как после тяжелой болезни. Татары ставили юрты, разводили костры, рубили вокруг города лес, метались взад-вперед, шумели. Стоя на стене, Дмитрий заметил, что невдалеке от городских стен остановилась группа всадников; по широкому стягу он понял, что приехал сам Батый. Всадники проскакали вдоль Днепра, потом вернулись и остановились против Лядских ворот — тут была площадь, на которой можно было расположить тараны.

Много людей укрылось за стенами Киева. Тут были не только киевляне, прибежали и смерды из окрестных оселищ. Да и не только из киевских — пришли люди Черниговской и Переяславской земель. Не князья их вели — сами дорогу находили. Они могли бы спрятаться за Днепром в непролазных чащах, но шли в Киев, чтобы защищать его от врага.

Дмитрий всех принимал, но не мог один всех расспрашивать и поручил говорить с прибывшими смышленому Ростиславу.

— Только гляди, — предупредил он Ростислава, — может и враг пробраться. Микула учил тебя, как распознавать супостата. Будешь сотским у меня.

Ростислав сначала терялся, а потом привык. Посмотрев на новичка, он определял, куда его поставить. Иных ругал за то, что пришли без оружия.

— А где же взять его? — жаловался смерд. — В поле ведь я.

— В поле! — его же словами корил Ростислав неповоротливого. — А они где взяли? — показывал он на тех, кто пришел с рогатинами и луками. — Ну, иди, дадут тебе лук!

Дмитрий и не предполагал, что так увеличится его войско в Киеве. Чем ближе подходил Батый к городу, тем больше росло количество воинов, приходивших Из окрестных селений. И все больше забот было у Дмитрия. Всех прибывших нужно было поставить к стенам, чтобы не сидели без дела. Ростислав помогал ему. Дмитрий назначил новых сотских. Всех, кто мог держать оружие, послал в сотни. Правда, это были уже не сотни, потому что у каждого сотского было по семь и по восемь сотен, а у ворот и того больше.

Поздним вечером, когда Ростислав сидел в клети при мигающих свечах, к нему вбежал дружинник.

— Какая-то женщина из Галича. Пустили ее в ворота… Бранилась. Такая упорная, что стражники ее испугались.

Сердце Ростислава екнуло. Из Галича! Кто же это?

— Веди сюда, — сказал он дружиннику.

— К сотскому! — услыхал он за дверью голос дружинника.

Верить ли глазам? На пороге стояла мать. Роксана не могла сдвинуться с места. Больно и радостно было ей. Как похож он на молодого Иванку! Раньше она будто и не замечала этого, а после разлуки сразу бросилось в глаза. Такой же порывистый, и правую руку так же поднял и прислонил ко лбу, и взгляд родных серых глаз такой же, такие же непокорные кудри и прямой нос.