Даниил Галицкий
Шрифт:
— Як тебе, тысяцкий. Люди мои пришли, говорят — тараны остановить надобно.
Удивленный Дмитрий глянул на него.
— Как это остановить? Послушает ли тебя Батыга?
— Да вот люди, они сами скажут, — подтолкнул сотский двух бородачей в ветхих охабнях.
Те поклонились Дмитрию.
— Кто вы такие? — спросил Дмитрий. — Откуда?
— Я из Чернигова, — ответил он, — а он из Киева, ковач.
Ковач шагнул к Дмитрию.
— Надумали мы остановить тараны.
— Как остановить? — спросил Дмитрий.
— Как остановить,
Дмитрий понял замысел храбрых воинов.
— Опасно, ворота нельзя открывать. Как потом в Киев вернетесь?
— Взберемся на стены, — кивнул головой один, — если живы останемся. А тут сидеть — тоже добра не видать.
И Дмитрий, и воины понимали смертельную опасность, но слова «смерть» не упоминали. Зачем его произносить, ежели о жизни мечтаешь?
— Много ли вас? — спросил Дмитрий.
— Пятнадцать десятков по своей воле идти готовы. Дело вельми для Киева нужное. Изрубим тараны, а пока их подправят, наши дети еще подышат, а там, гляди, может, подмога подойдет.
Дмитрий подумал: «И этот про подмогу…»
— Тысяцкий, — продолжал кузнец, — ты на Калке был, и я там воевал. И теперь еще сердце болит за тех, что погибли. Дозволь, я с сотским и с этими вот людьми пойду сегодня ночью.
К Дмитрию подошли дружинники. Они подняли факелы — из темноты выплыли сосредоточенные, суровые лица.
— Воины! Все ли согласны тараны рубить? — спросил Дмитрий.
— Все!
— Благословляю вас, — голос Дмитрия задрожал, — за Русь идете!
— За Русь! За Русь! — раздалось в ответ.
Кузнец Василий попросил Дмитрия:
— Кланяюсь тебе и прошу, коли не возвернусь… Сынок у меня есть Русак, пятнадцать лет ему. Возьми его к себе. А еще есть у меня вещи, для ковача очень нужные, с собой я их взял. Жена в узел их увязала — думала, авось живы останемся.
Короток зимний день, да ночь длинная. И морозно ночью. Закутались Батыевы воины в шубы, не хочется и руку протянуть к костру, чтоб щепок подбросить. Замер табор. Только дозорные у своих сотен ходят у огня, руки греют.
Темна декабрьская ночь, отойдешь на десять шагов от огня — и скроет тебя темень. Тараны глухо бьют, содрогаются от ударов стены. Нукеры плетями подгоняют невольников-рабов, но медленно раскачиваются тяжелые бревна. До рассвета уже недалеко.
Не видно нукерам, как на веревках спускаются со стен дружинники во главе с Василием. Сам он первым бесшумно сполз и замер у стены.
Вот и все уже на земле. Василий метнулся к таранам, за ним остальные. У каждого своя работа: мечникам — стражу истреблять, а тем, что с топорами, — тараны рубить, стену валить. Времени мало, считанные минуты. Охрана не страшит Василия, но потом орда наскочит, надо успеть управиться.
Дмитрий всматривается из-за заборола. Побежали. Татары их еще не видят. Вот тараны остановились.
Ростислав дергает Дмитрия за руку.
— Рубят.
Вдруг возле таранов
— Руби-и-и! — доносится голос Василия.
Мечники не подпускают татар к таранам, а топорники рубят и рубят. Тяжело им, толсты дубовые бревна, но вот подсеченная колода падает на землю.
Ноют сердца у киевлян. Дружинники сидят на стенах с веревками наготове, чтобы поднять своих. Но не слышно ни шагов, ни голосов — ни один не вернулся…
Два дня молчали испорченные тараны, на третий снова заговорили.
В полдень у Лядских ворот, в том месте, где непрерывно били тараны, появилась большая пробоина. Татары с визгом устремились в нее. Бату-хан еще с вечера назначил три тысячи, которые должны были первыми броситься в пролом. Но как только татары двинулись, русские встретили их градом стрел. Раненые кричали, но их толкали вперед наступающие. Прыгая через трупы своих, татары вломились в пробоину. Тут их встретили мечники. Но татары не могли остановиться, задние напирали и вталкивали передних в пробоину. Пробоина была запружена трупами наступающих.
Батый с пригорка следил за приступом, шептал проклятья. Схватив Субудая за руку, он прошипел:
— Грязные собаки! Оросов испугались! Бери два тумена и веди сам.
Субудай вскочил на коня и помчался к Бурундаю и Уруз-хану. Эти тумены были наготове, воины сидели на конях.
Прискакав к Бурундаю, Субудай крикнул:
— Бату-хан велел, чтоб шли ваши тумены! Уже под стенами легло столько кипчаков поганых. Теперь пойдет лучшее войско.
— Разве крепость конницей берут? — процедил сквозь зубы Бурундай.
Субудай так глянул на Бурундая, что тот отшатнулся. Как у него вырвались эти слова? Еще Батыю скажет, одноглазый пес…
— Сойти с коней! — велел Субудай.
Два тумена спешенных татар двинулись к пролому. Бату-хан знал, что для захвата пролома нужно меньше войска, но тогда дольше придется возиться. А русские, даже видя пробоину, не сдаются и не отходят.
— Раздавить их! — неистово ревел Бату-хан.
Черной волной катились татары, задние подгоняли передних, давили своих же, татар.
А киевляне успели поднять бревна, чтобы закрыть пробоины, но закреплять колоды уже было некогда. От стремительного натиска бревна упали, и татары рванулись в пролом. Они не рубили русских, потому что двигались сплошной стеной. Было невозможно не только размахнуться саблей, но и руку поднять. Первая волна татар выплеснулась к клетям, но их отрезали, окружили и начали уничтожать. Киевляне живой стеной стояли у пробоины.
Субудай не мог вернуться к Бату-хану, пока татары не ворвутся в город. Он налетел на задние ряды и исступленно начал бить плетью по головам своих воинов. Татары с новой силой нажали на передние ряды, помчались вперед по плечам и головам своих воинов. Ростислав стоял у пробоины.