Даниил Галицкий
Шрифт:
— Не пускайте их, супостатов! — кричал он осипшим голосом.
Он беспрерывно взмахивал отцовским мечом и ни разу не промахнулся. Ему было жарко, пот заливал глаза; он снял шубейку, остался в белой рубашке, привезенной матерью из Галича.
Еще одна татарская сотня полегла от мечей киевлян. Казалось, вражеский натиск захлебнулся.
Но тут снова тучей двинулись татары. Ростислав размахнулся, но не успел ударить наседавшего на него татарина — сзади подскочили три нукера.
— О-ой! —
Она была неподалеку и видела, как покачнулся и упал Ростислав, изрубленный татарскими саблями.
Киевляне с боем отходили от пробоины. Роксана, выхватив из рук убитого дружинника меч, уже убила двух татар. Налетел третий, с саблей в правой руке и с маленьким щитом в левой. Он бежал прямо на Роксану. Отскочив назад, Роксана выбила щит из рук татарина. Тот наклонился, чтобы поднять щит, но больше уже не выпрямился — Роксана сразила его.
— Женщина! Женщина! — закричали татары, показывая на Роксану саблями.
— Взять ее! — завопил Бурундай.
Он уже проскочил через пробоину и был в гуще битвы. Роксану окружили со всех сторон и выбили из ее рук меч. Два татарина потащили ее к Бурундаю.
— Кто ты? — спросил он пленницу.
Роксана молча смотрела на него, тяжело дыша. Ей не верилось, что ее схватили, что в ее руках уже нет меча.
— Кто ты? — снова рявкнул Бурундай.
— Русская, — спокойно ответила Роксана.
— Боярыня?
Роксана с ненавистью плюнула Бурундаю в лицо.
Бурундай замахнулся саблей. Перепуганные нукеры выпустили Роксану из рук. Воспользовавшись замешательством, она выхватила у одного из них меч и бросилась на Бурундая. Он дернул коня за повод и отпрянул в сторону.
— А, вояка, женщины боишься? Удираешь, трус? Все вы такие храбрые!
Но она не успела ударить Бурундая мечом. Нукеры окружили ее, и она упала под ударами сабель.
Татары прорвались на улицы Киева, а сзади напирали новые и новые тысячи — Бату-хан погнал еще пять туменов.
— Большой город — большую стаю кречетов следует пускать, — многозначительно бросил он Субудаю.
У пролома не осталось ни одного киевлянина — все пали с оружием в руках.
Дмитрий успел отойти к Десятинной церкви, за стены старого княжеского двора. Перед этими стенами татары остановились. Как вода течет вокруг камня, так татары обошли островок княжеского двора и разбежались по городу.
Вопли и стоны стояли на улицах. Никого не щадили татары: бросали на мостовую младенцев, топтали их ногами, рубили саблями женщин, хватавшихся за своих детей, убивали стариков.
Опускался вечер на киевские холмы, на разрушенные и изуродованные дома и улицы. Разыгралась вьюга, словно хотела скрыть от вражьих взоров последнюю твердыню русских.
Но Бату-хан не
Киевлянам оставили еще одну ночь жизни. Раненый Дмитрий с трудом ступал — во время схватки у пролома татарин задел его саблей по ноге. Опираясь на руку сотского, Дмитрий шел с малочисленной дружиной.
— Братья! Мало нас, но мы будем биться, пока дышим, — сказал он. — Посмотрите, сколько тоурменов положили мы у стены и в проломе. Захлебнется сила татарская на Русской земле…
Бату-хан ехал по киевским улицам. Перед его глазами была привычная картина: татары грабили чужое добро, выбрасывали все из домов, тащили по мостовой драгоценные наряды. Бату-хан знал, что тысячники все лучшеё отберут для хана. Пускай стараются воины — они лезли в пролом, тысячи их лежат там с рассеченными головами. Бату-хан отдал город на разграбление. Таков железный обычай, и хан не мог его нарушить.
Остановился Бату-хан у Софии. Каменной глыбой молчаливо возвышалась она, могучая и неприступная, — не разорвать эти камни руками, не продолбить мечами, не продырявить стрелами. Русские градодельцы на вечность укладывали здесь камни. Бату-хан велел разбить свой шатер у Софии.
Поздно вечером пришел к нему хмурый Субудай, сообщил, сколько погибло татар.
— Много, — процедил сквозь зубы Бату-хан, — Только мертвые русские не страшны… А воеводу Дмитрия не нашли среди убитых?
Субудай насторожился, — видно, что-то новое придумал хан, — и поспешил ответить:
— Нет, не нашли. Наверно, в церковь удрал.
— Воеводу Дмитрия привести ко мне живым. Хочу посмотреть на него… Вот бы мне таких тысячников! Дмитрий — настоящий богатур. Его храбрость — это его щит. Ни стрела, ни сабля его не берут. С утра таранами ударить — стены не толстые — и захватить русского воеводу!
Бату-хан умолк. Субудай, поклонившись, бесшумно вышел из юрты.
Он позвал к себе тысячника Бирюя и велел ему перевезти тараны под Десятинную церковь.
— Утром снова начинайте бить.
Дмитрий обошел всех дозорных. Вокруг тихо, как будто татары не собираются идти ночью. Единственное большое строение в этой маленькой твердыне — Десятинная церковь. Дмитрий сел на паперти, к нему прижался Русак.
— Воевода! — дрожа от холода, промолвил Русак. — А сюда татар не пустим? Стены крепкие?
— Крепкие, сынок. Грудью закроем, но ворог не пройдет.
Русак убежал и вернулся, ведя за руку свою мать. Она несла два узла. Увидев при свете факела Дмитрия, поклонилась ему и, тяжело дыша, осторожно положила узлы на землю.