Даниил Галицкий
Шрифт:
Слуга поклонился.
— Накричали они на меня, чуть не побили. Издалека пришли, надо тебя видеть.
— Издалека? — Кирилл отодвинул книгу, велел привести незнакомцев.
Вошли двое в черных рясах, с длинными посохами в руках и с сумками за плечами. У того, что меньше ростом, черная борода и заросшее волосами лицо, только глаза блестят.
— Аз есмь мних Борис, тобой, отче митрополит, посланный в землю Новгородскую, — начал он.
— Постой, постой! — вскочил Кирилл. — Мних Борис? Да ты же вовсе не таким был. Подойди поближе… Не похож. Может, врешь?
Монах снял клобук, подошел
— Теперь ты на Бориса более подобен. Глаза твои такие же быстрые и лукавые. Ты что же, с того дня, как пошел, и бороду не подстригал?
— Подстригал, отче митрополит. Но давно идем мы из Новгорода, а в дороге где уж бороду стричь!
— Садитесь, странники, — ласково промолвил Кирилл, — не спросил я, сыты ли вы.
— Аще есмы, отче, гладом и холодом гонимые. Девки губят красу свою блуднею, а муж честь свою татьбою. А мы не уподобились татям, не ходили в оселища, не воровали у смердов. Жили мы аки птицы небесные.
Кирилл позвал слугу и велел накормить гостей.
— Да только побыстрее! И меду не забудь дать!
Услыхав эти слова, Борис отвесил низкий, до самой земли поклон митрополиту.
— О, да тебя и не узнать, Борис! И бороду причесал, — произнес митрополит, когда Борис вошел к нему после ужина.
— Причесал, и воды мнихи на голову вылили.
— Ну спать пойдешь, Борис, или будешь рассказывать?
— Буду рассказывать, как в книгах записано: «Воструби в трубу смысла своего, да слетятся, аки пчелы и птицы, помыслы добрые». Еще тоурменов не было, когда ты послал меня, отче, в землю Новгородскую. Каюсь перед тобой — не возвратился я ни в ту зиму, ни во вторую. Убоялся тоурменов, ибо они, нечестивые, до самого Новгорода доходили. Так близко были — в пять дней доехать можно было. Во дворе владыки у Святой Софии я обретался. Не обижали меня там, книги списывал, а о земле своей не забывал, повеление твое помнил.
Кирилл кивал головой, не прерывая Бориса.
— А я все примечал, — продолжал Борис, — все в голову брал, не забыть бы чего. В тот год летом, когда от тебя вышел, свейские рыцари землю Новгородскую полонить хотели. Но есть в Новгороде молодой князь храбрый Александр Ярославич. Побил он рыцарей у Невы-реки. Вельми великая сеча была! То было в лето шесть тысяч семьсот сорок восьмое, в день памяти святого Кирика и Улиты, в воскресенье, на сбор святых отец иже в Халкидоне… — Борис передохнул и снова продолжал: — Тогда князя Александра стали называть Невским. Но бояре боялись Александра, ругались с ним, и поехал он в землю Суздальскую, в Переяслав-город. На следующий год снова позвали Александра, ибо немцы-рыцари простерли длани свои к Новгороду. Собрал войско князь Александр и на озере, Чудским рекомом, побил немцев. Лед покрылся кровью, и убитых немцев было пять сот и неисчислимое множество тех, кто с немцами пришли. А была битва сия в сей год Божий, весной. И я глазами своими князя Александра зрел, когда он в Новгород возвращался. Пленных немцев вели дружинники Александра Невского. Новгородцы говорили: «Больше немцы к нам не полезут».
Кирилл поблагодарил Бориса за эту весть и отпустил его. А сам пошел к Даниилу, разбудил его, хотя уже была глубокая ночь.
— Слушай новость, княже. Новый могучий воитель земли
— Кто поведал тебе новость сию?
— Из Новгорода посланец мой вернулся, мних Борис. Не к лицу нам Новгород забывать. Тебе князь Мстислав помощь дал, а Александр единое с тобой дело творит. Сюда, в Дорогичин, сунулись немцы — ты ударил их. Они с другого конца, от моря, полезли — там их встретил храбрый Александр.
— Какая радость, Кирилл! Жива сила русская! Благая весть о победе Александра повсюду разнесется, достигнет и чужих земель… Было бы можно, я бы сам к Александру на север поскакал!
— Татары путь преградили, — с горечью заметил Кирилл.
— Преградили, а мы сию преграду сломаем.
— Но возможно ли то ныне сделать?
— Не ныне, так завтра. Только мыслю я, что с Александром воедино стать нам надобно быстрее, одни мы ничего против врага не сможем сделать… Все силы туда, где середина земли нашей!
Ростислав не знал, что с ним будет дальше. Неужели нужно возвращаться назад, к отцу? А что это сулит? Его отец, черниговский князь Михаил, ничего хорошего не обещал. Поневоле приходилось сидеть без дела два месяца при дворе венгерского короля. Два месяца!! И каждый День воевода Фильний твердит, что король болен и не может принять его, Ростислава.
— Пусть посидит! — говорил король Бела воеводе. — Дольше пождет — больше почитать будет. Сами лезут сюда. Этот нужнее Владислава. Это князь!..
Король Бела ничего не сказал Фильнию о своих намерениях, но хитрый Фильний понял, что замыслил король. Ведь не зря велел Бела приодеть Ростислава и его спутников, дать им хороших коней, а Ростиславу еще и меч подарил. Бела решил воспользоваться появлением гостя и втайне помышлял женить его на своей дочери, а потом сделать Ростислава князем Галицким. Вот тогда можно будет беспрепятственно хозяйничать в Галиче.
Фильний делал вид, что ничего не подозревает. Когда его позвали к королеве, он ни единым словом не обмолвился о своих догадках.
— Фильний! Дочери на охоту собираются. Кто поедет с ними? Отцу некогда, а рыцари им надоели. Может, ты с ними поедешь?
«Не те слова ты говоришь», — подумал Фильний, но вслух сказал другое:
— Куда мне, старику, с ними! Есть у меня молодой охотник, князь русский. Сидит он в одиночестве, тоскует, скучает без дела. Ему скажу, может, он поедет с королевнами, — и Фильний незаметно взглянул на королеву.
— А что скажет король? — пролепетала королева.
— С ним я поговорю, а вечером скажу об этом. Только никому ни слова!
Фильнию и не нужно было говорить с Белой. Встретив Ростислава, он сказал ему, чтобы тот собирался ехать завтра на охоту с дочерьми короля.
Эту радостную для себя весть мать сразу же поведала дочерям. Младшая, Констанция, была сдержанной, а старшая, Терезия, вся в мать пошла.
— Поедем! Поедем! — запрыгала она.
Терезия скрыла от матери, что тайком следила за Ростиславом, что приглянулся он ей.