Даниил Галицкий

Хижняк Антон Федорович

Хотелось есть, но в сумке уже ничего не осталось. Он вытряхнул крошки на ладонь, да разве могли утолить голод несколько сухих крошек? Иванко уже лазил по деревьям, разыскивая диких пчел, и в одном месте нашел. После этого почувствовал такую жажду, что приник к ручейку и долго пил воду. Коня он оставил далеко в лесной чаще — привязал его, нарвал ему травы.

На поляну никто не приходит. Придется идти в свое убежище. Перевалило за полдень. Иванко возвратился к коню — трава вся съедена, и конь тянется мордой к нему: хочет пить. Иванко повел его к ручью. После этого вздремнул. Проснулся от прохлады. Вечерело. Нужно вставать и идти, но куда? Можно в оселище; это легко сделать, а вдруг попадешь в лапы врага…

Иванко лежал и думал. Много дум уже передумал за эти дни, но появлялись все новые и новые. Счастлив он: возле него Роксана; он каждый день приходит из кузницы домой, она встречает его радостной улыбкой; к нему бросается маленький Ростислав, он берет его на руки, сажает на шею. Ростислав кричит: «Но! Коня! Но!» — и Иванко скачет по комнате, а у порога стоит Роксана, вся — радость. Радость светится на лице, в светло-серых глазах, которые так всегда влекут его. Исчезает усталость, от которой гудели и руки и ноги. Иванко бежит быстрее и быстрее. Ростислав хохочет и, припав к отцовской голове, пищит тоненьким голоском: «Но! Но!» Роксана подходит и ласково останавливает Иванку: «Довольно! Упадешь с сыном». И снимает мальчика. Тот хватает за ноги отца, не отпускает от себя…

Иванко открывает глаза. Кажется, что Роксана и сын рядом. Воспоминания о них придают силы. Он поднимается, подходит к коню, похлопывает его по шее. Конь потихоньку бьет копытом о землю, будто просит пустить его на свободу.

Надо идти. Иванко направляется к поляне и, укрывшись за деревом, ждет. В оселище тихо; видно, все уже легли спать.

Осторожно ступая, Иванко дошел до конца поляны. Отсюда оставалось пробежать по ровной площадке к крайней хате, а там уж рукой подать и до Твердохлеба. Пригнувшись, Иванко бежит к хате и тут останавливается. Прислушивается — никого! Миновав хату, он пробирается дальше не по улицам, а огородами. Вот и Твердохлебова хата. Спрятавшись за стеной, обращенной к огороду, Иванко постоял немного, а потом приблизился к двери, попробовал толкнуть — закрыто. Потихоньку подергал, а потом начал скрести пальцем. Кто-то подошел к двери. Заговорить или нет? А вдруг засада? Он снова поскреб по шершавой доске. Послышался неуверенный голос Твердохлеба:

— Кто там?

Иванко прошептал:

— Это я, Иванко.

Дверь бесшумно приоткрылась, и он чуть не упал в объятья Твердохлеба.

— Ты? — тревожно заметил Твердохлеб. — Откуда?

Иванко переступил через порог.

— Я из Владимира. Пойдемте в хату.

Но Твердохлеб не пустил.

— Не надо, не надо! Вчера ночью приходили из крепости венгры с тиуном.

Иванко отступил назад, но Твердохлеб схватил его за руку.

— Подожди тут, скажу матери, и пойдем в огород.

Он отошел, и через мгновение к Иванке со слезами подлетела Ольга.

— Сыночек! Ты жив! — Она ощупью нашла впотьмах голову и трижды поцеловала в щеки. — А как же Роксана?

— Роксана послала вам поклон, и внучек ваш спрашивал о вас.

Ольга заплакала сильнее. Твердохлеб велел ей идти в хату. Но Ольга уцепилась за руки Иванки и, рыдая, целовала их.

— Не надо, мамо! — наклонился к ней Иванко и поцеловал ее в голову.

— Ольга! — сурово сказал Твердохлеб. — Оставайся тут, а мы выйдем. Я для тебя, Иванко, хлеба взял и молока.

Прислушиваясь, Твердохлеб и Иванко пошли вдоль рва в конец огорода.

— Садись и рассказывай, — взяв за руки Иванку, сказал Твердохлеб и посадил его на бревно. — Или, может, ты есть хочешь?

— Хочу! — не стыдясь, ответил Иванко и, хотя знал, что долго сидеть здесь опасно, все же взял из рук тестя хлеб и начал жевать. — Я немножко, только голод перебью, — сказал Иванко, быстро глотая мягкий хлеб. — А теперь можно и говорить. Остальное в лесу доем.

Он рассказал Твердохлебу, зачем Даниил послал его сюда — узнать,

сколько войска, не пришли ли новые полки.

— Войска много, — торопливо рассказывает Твердохлеб. — И не уменьшает его Бенедикт, боится, после того как его напугали. Сила у Бенедикта великая. Не одолеть нам.

— А новое войско прибывало?

— Нет. Все те, которые и зимой были. Но и этого достаточно. Чтоб он провалился, этот Бенедикт! А с ним и псы лютые — Судислав и Владислав.

— Владислав? — вырывается у Иванки.

— Не тот Владислав. Того, старого лиса, видно, удушил король. А это младший, но не лучше старшего. Злой, как дикий кабан. Все Романа ругает за то, что его отца повесил. Как собака, рычит на людей. Бенедикт отдал ему отцовские оселища. Что он там с людьми делает — уму непостижимо. Скольких в яму посадил… Иванко, а как Роксана? — не выдержал Твердохлеб.

— Роксана такой стала, что и не узнаете теперь. А о внуке не спрашиваете?

Твердохлеб замялся.

— Не спрашиваете? — снова обратился к нему Иванко.

— Не спрашиваю, — дрожащим голосом прошептал Твердохлеб. — Не спрашиваю, Иванко… не привык. Какой там внучек у меня?

— Увидите!

— Увижу! — вздохнул Твердохлеб. — Когда?

— Я и пришел сюда… — сказал Иванко и замолчал: как бы это сказать? — Я и пришел сюда, чтобы быстрее этих прогнать.

— Прогнать? — удивленно спросил Твердохлеб. — А как?

— Расскажу Даниилу, сколько тут войска, а он соберет свое, да чтобы побольше воинов было, а тогда и ударим.

— Зять мой дорогой! Кипит сердце! Долго ли быть еще русским людям в неволе! Приходите поскорее.

— Придем.

Они долго говорили. Твердохлеб рассказывал, где и сколько венгерского войска — в Галиче-крепости, в Подгородье, в волостях.

— Сам не видел в волостях — не был там, а люди рассказывали, и я тебе говорю.

Иванко все запоминал, переспрашивал, чтобы не забыть. И собирался уже было идти, но его задержал Твердохлеб:

— Подожди! Этого хлеба хватит тебе только на ужин, а надо же и на дорогу. Посиди здесь, а я быстро сбегаю.

Иванко задумался, прислонившись спиной к дереву, и не заметил, как во двор к Твердохлебу прошмыгнули две тени и притаились за хатой.

Твердохлеб вышел с сумкой в руках, постоял, прислушался и направился к Иванке. В нескольких шагах от него он споткнулся о камень и уронил сумку из рук. Иванко вскочил. Разыскивая сумку, Твердохлеб наклонился, и в это мгновение на него набросились двое. Иванко понял: схватят Твердохлеба — и все погибнут, и Твердохлеб, и Ольга, и Лелюк. Врагов всего двое, с ними можно побороться. Иванко стремглав кинулся к ним. Послышалось злорадное хихиканье: «А! Дождались мы! Важную птицу поймали», — и тот, кто хихикнул, протянул руку, чтобы схватить Иванку. Твердохлеб лежал уже на земле, прижатый другим. Это и спасло Иванку — он мог свободно орудовать мечом, не рискуя в темноте поранить Твердохлеба. Как только рука неизвестного протянулась к нему, Иванко, слегка подавшись назад, с разгона ударил его мечом. Тот покачнулся и упал. Второй не успел помочь своему — Иванко, боясь, чтобы не задеть Твердохлеба, не рубил, а точно так же с разгона пронзил врага мечом. Прислушался — не шевелится. Значит, не промахнулся.

Твердохлеб вскочил на ноги, оглянулся. Иванко тронул его за плечо.

— Бежать! Быстрее бежать! А то настигнут.

— Не настигнут. Они и вчера и позавчера вдвоем приходили. Хотели все деньги за наши головы себе забрать: Бенедикт обещал по десять гривен тем, кто тебя поймает…

— Тогда немедля нужно оттащить их отсюда.

— Да, да, оттащить, если найдут — погибли мы. Куда оттащим?

— В Днестр. Давайте веревку.

Твердохлеб сбегал во двор и принес две веревки. Иванко осмотрел обоих — мертвые, не дышат. Он спросил у Твердохлеба: