Дантисты тоже плачут

Донцова Дарья

Владимир продолжал молчать. Я ринулась дальше:

– Девочка была заброшена вами всегда. Нелли только лупила ребенка да ругала за плохие отметки. Почему не наняли репетиторов, вроде не нуждаетесь? Стоило мне позаниматься с ребенком французским, и Ева перестала получать двойки. Конечно, она не светоч разума, но абсолютно нормальная девочка. Как только не стыдно!

Пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание. Неожиданно Владимир ласково улыбнулся:

– Даша, дорогая, к чему такой пыл? Ева сложный ребенок с непростым характером. Частенько привирает, капризничает,

таскает деньги. Трудно уследить за ней, можно упустить девочку. Согласен, в интернате суровые условия, но это то, что сейчас нужно.

– И поэтому сказали директору, что дочка наркоманка?

Владимир закашлялся:

– Ну, вы просто детектив, и у директора успели побывать. Ладно, придется открыть семейные тайны. Ева вот уже год употребляет, как она говорит, «колеса». Заметил совершенно случайно, хотя подозрения мелькали – то смеется, то плачет. Может неделю есть как птичка, зато потом с волчьим аппетитом сметает из холодильника продукты, без конца пьет воду… А недавно ее поймали в магазине: украла фотоаппарат. Теперь понимаете, почему изолировал дочь?

Я оторопело кивнула. Владимир говорил спокойно и убедительно. Страшно, конечно, что не рассказал всего раньше, но, с другой стороны, кому приятно делиться такими сведениями. Увидев мое изумленное лицо, стоматолог продолжил:

– Понимаю, информация не из приятных. Наверное, Мане не следует пока встречаться с Евой, попробуйте объяснить все дочери.

Машка в отличие от меня не поверила ни единому слову Резниченко.

– Мамулечка, если бы Евка употребляла наркотики, я бы узнала об этом первой, – сказала она.

– Но, детка, наркоманы очень хитрые и, пока могут, скрывают от родных и знакомых пагубную привычку.

– Не верю, – убежденно сказала Маруся, – абсолютно не верю Владимиру. Он все выдумал, не знаю только зачем.

Глава 32

За всеми событиями совершенно забыла о приезде Левки и страшно удивилась, увидев за обеденным столом Арцеулова. Левчик ухитрился еще больше потолстеть и обозлиться.

– Купил прелестную трехкомнатную квартирку на набережной, – сообщил он. – Район престижный, богема проживает: писатели, актеры, художники.

– Где ты взял столько денег? – изумилась Марта Игоревна, с удивлением глядя на бывшего зятя.

– Брильянт продал, – на голубом глазу заявил тот, – необыкновенное сокровище, самое дорогое, что имел.

И старший Арцеулов оглушительно засмеялся. Наташка посмотрела на него, как на манную кашу, и быстренько стала переводить разговор в другое русло:

– Какую книгу собираешься переводить?

Воспользовавшись тем, что Левка начал подробно вещать об издательских планах, я поднялась в спальню. Надо узнать, что за имена и фамилии записала Надя возле Розы Седых. Итак, Эдуард Петров, 40 лет, Профсоюзная улица. Вполне приличное место для проживания. Только что скажу, приехав к нему: «Здравствуйте, Эдуард. Почему ваш адрес записан в дневнике шантажистки?» Надо придумать что-то более оригинальное.

Не найдя нужного решения, вернулась в гостиную, где Левка, включив

на всю мощность телевизор, слушал дурацкую передачу. Нет, здесь покоя не будет, пойду в кабинет. Но тут один из участников теледискуссии громко заявил: «Многие москвичи недовольны тем, что под окнами разворачиваются рынки. Сейчас мэрия проводит опрос жителей, и, вероятно, торговые ряды будут устраивать только на площадках вблизи универсамов». Потрясающе, то, что нужно. И я поехала на Профсоюзную улицу.

В доме № 2 было немного квартир, в подъезд вела железная дверь. На звонок домофона выглянула лифтерша.

– Добрый день, – бодро затараторил мой язык, – я представитель мэрии. Сейчас проводим опрос жителей. Как вам кажется, рынок на этой улице мешает жильцам?

Консьержка обрадовалась возможности поболтать и пригласила меня в подъезд. Сначала женщина долго сетовала на то, что после рыночного дня остается много мусора на тротуаре. Потом плавно перешла к обсуждению жильцов. Перебрав все квартиры, она ни разу не упомянула фамилию Петров.

– Кажется, в вашем доме живет один мой знакомый, – осторожно стала я подбираться к интересующей теме, – Эдуард Петров.

Моя собеседница вздохнула:

– Такой молодой, какая жалость.

– А что с ним? – не удержалась я.

– Вы не знаете?

– Нет.

– Умер год назад. Сначала долго болел, лежал парализованный, а потом отмучился, бедолага. Сколько за ним жена ухаживала, как старалась, все без толку. Даже сиделку наняли, чтобы уколы по часам делать. Не помогло.

– Жаль. Вдова, наверное, уехала.

– Нет, живет вместе с дочерью в пятой квартире.

Почесав еще минут десять языком, я начала опрос жильцов. Нечего и говорить, что первый визит был нанесен в пятую квартиру. Москвичи удивительно беспечны. Назовись хоть начальником караула папских гвардейцев, ни за что не усомнятся в ваших словах и документы не спросят. Вот и сейчас, стоило объявить себя сотрудником мэрии, как молоденькая девушка тут же пригласила зайти.

В просторной, со вкусом обставленной гостиной на диване сидели сразу три кошки. Новенький телевизор мерцал голубым экраном. Светло-бежевый ковер приятно гармонировал с бордовым диваном и глубокими креслами. Судя по всему, здесь не нуждались.

Девушка была дома одна и мило отвечала на все вопросы. Задурив ей голову проблемами рынка, я подкралась к главной теме:

– Хочется узнать мнение всех жильцов. В списке проживающих еще ваши родители, можно с ними побеседовать?

Девушка вздохнула:

– Мама в парикмахерской, а папа умер год назад.

– О, простите, не знала. Как же так, такой молодой.

Собеседница грустно сказала:

– Отцу неудачно сделали пункцию спинного мозга. Парализовало почти полностью. Десять месяцев мама пыталась его вылечить, а потом вдруг началось воспаление легких, и он умер за один день. Ужасно! Но как подумаю, что такие больные живут годами, делается еще страшнее. По-моему, лучше попасть под автобус и скончаться сразу, а не гнить заживо.

– Тяжело пришлось вашей маме. За таким инвалидом трудно ухаживать.