Дар берсерка
Шрифт:
Неждана почему-то втянула голову в плечи. Свальд смолк. Одно мгновенье разглядывал её – и медленно сказал:
– Но это мужики. У баб я такого не видел. Они обычно колени раздвинут, на спину лягут, не перед одним, так перед другим – и после этого им живется легче. Однакo Свенельду пришлось тебя пороть… кем был твой отец, Нида?
Она тихонько вздохнула, пригладила кончиками пальцев желваки у него под скулами. Подумала безрадостно – не те разговоры они нынче вели, ох не те…
Но Свальд ждал, и Неждана честно ответила:
– Отец служил князю… конунгу Белоозера. У вас его назвали
– Был набег?
– догадливо спросил Свальд.
Неждана кивнула.
А следом налетело то, чего она не хотела вспоминать, даже мысли об этом гнала – потому что после этого нападала такая тоска, что хоть волком вой. И головой об стену хотелось биться, да с размаху. жилось и без того несладко, особенно при Свенельде. С Арнульфом-то полегче было, тот баловал. И спала oна в холодную пору с ним в доме, а не в сенях. Венедка тоже не измывалась, лишь работой нагружала. Да по ночам заставляла детей смотреть, чтоб самой не вставать…
Огни в предрассветной просини, чадный дым за дверью, вопли. Мать, выскочившая из дома вслед за отцом – внизу, у ступеньки крыльца. С перерезанным горлом.
А во дворе злым звоном исходит клинок Чурилы, самого младшего из братьев. Отец полусидит, привалясь к воротам. Ещё живой – но грудь разрублена глубоо, до пояса. И он лишь моргает, дергается,точно хочет подняться…
Саму Недану, кинувшуюся к матери, один из куршей, пришедших на рассвете, ухватил за волосы. Второй накинул на шею веревочную петлю. Она и дернуться не успела, а горло уже сдавило. Ни дыхнуть, ни крикнуть…
А когда вцепилась в веревку, ей тут же спутали руки. Только после этого ослабили петлю, дав глотнуть воздуха.
Клинок Чурилы к тому времени смолк. Неждану отпихнули в сторону, двое куршей кинулись в дом.
Напоследок Неждана все-таки увидела брата – когда её уже тащили со двора. Чурила растянулся на земле в двух шагах от отца. Весь в крови,и не поймешь, где его проткнули, сколькo раз…
У ворот городища, смотревших на озерную гладь, лежали тела ночной стражи. Заря разгоралась, становилось все светлей – и Неждана разглядела на плащах у мертвых знакомое узорочье. Кровь заливала полы, но по краям…
Звезда алатырь о восьми концах, вытканная рядком по коричневому – плащ старшего брата, Досвета. Коловрат черный, пущенный посолонь по зеленому – Орешь, второй брат. Им в эту ночь выпало сторожить ворота.
Вот только курши напали не с озера, как все привыкли – а с северной стороны, перебравшись через частокол, выходивший на болотистую низину. И ударили тем, кто стоял у ворот, в спину.
А затем её вели до Онежи-озера, где куршей дожидались большие челны. Вели, привязав за шею к лесине, вместе с десятком девок постарше. Если хоть одна оступалаcь, петли перехватывали горло всем. Правда, душили не до смерти, узлы не давали. Но голову из тех петель было не вытащить, а курши глаз с них не спускали.
Много их было тогда, девок-то из Белоозера. Не меньше десяти лесин насчитала Неждана на лесной тропе, по которой брел полон. Даже княжьи дочки были – те, что пoстарше…
Все-таки вспомнилось.
Не заплачу, сердито
– Зря ты меня похвалил, Свальд. Плохая из меня жена – лежу колодой, мужа не ласкаю…
Он даже не шевельнулся.
Зря спросил об отце, подумал Свальд.
Никогда прежде он не заговаривал с Нидой о том, как она жила до того, как стала рабыней. Знал – в рабство по-хорошему не попадают.
А бабу на ложе берут не для того, чтобы её хныканье слушать. Для потехи.
И все же Нида с норовом, с невольным уважением решил он. Вот и сейчас – разговор в сторону увoдит. Не пытается на груди у него поплакать…
Интересно, сколько ей было, когда она стала рабыней? Вряд ли больше пятнадцати. Иначе сразу продали бы купцам с юга, уж больно хороша. Но до шестнадцати все девки, как тощие жеребята – ни грудей, ни задницы. Знай вытягиваются,идя в рост. И лица у них не сразу округляются, а до того – лбы большие, носы остренькие, как у мышей. Сами бледные, как поганки…
– Было и прошло, – спокойно уронил Свальд.
А потом, не обращая внимания на ладони Ниды, упершиеся ему в грудь, рукой поймал её подбородок. Заставил вскинуть голову, заявил, глядя в сеpые глаза, уже влажно блестевшие:
– Многое может рану оставить. Не только меч, но и…
– Кнут, - сказала она, глядя на него прямо, открыто.
И приподняла темные брови. Вышло это снова чуть надменно.
– Пусть будет кнут, - согласился Свальд.
– Хотя слова тоже. Вон, я твой репей до сих пор помню. И каждый лечит рану, как может. Конечно, лучше шрам от каленого железа, чем мозоль от рабского ошейника. Прижигать так прижигать… но дело это опасное, потому что человек может натворить глупостей. Ты меня поняла, Нида? Забудь то, что было. И не груби мне больше. Ты теперь моя жена. А прошлое потихоньку уйдет. И шея твоя ныть перестанет. Вернемся из похода, будешь зваться уже дротнинг. И…
Он помедлил, опрокинул Ниду на спину, подгребая под себя. Пробормотал, потянувшись к её губам:
– И роди мне сына. Сделаю его конунгом Вёллинхела после себя.
Да он же утешает, с изумлением осознала Неждана, задыхаясь под его тяжестью. Прежде Свальд лишь зубоскалил – или укорял. Или угрожал.
Свальд утешает? На свой лад, конечно, говоря, что сделает её дротнинг…
Его коленo уже раздвинуло ей бедра, и Неждана вдруг вспомнила o ране на животе Свальда. Ещё успела воспротивиться:
– Это тебе на спине на…
Но рот Свальда запечатал губы. А потом, оторвавшись, муж прошептал:
– аз сбил восемь шлемов, на одну тебя сил хватит. Лежи, как положил.
уки его уже гуляли по телу. И Неждана торoпливо потянулась, погладила широкую спину Свальда. Вскинула колени, ощутив себя былинкой – в его руках, в его объятьях…
ГЛВА ТРЕТЬЯ
Каттегат
Время пролетало быстро – а может, медленно, Асвейг не знала. Здесь, в пещере, все так же мерно, неотступно капала вода,и неярко светился посередине выступ странного камня…