Дар берсерка
Шрифт:
И Харальд снова удрал, радуясь тому, что ветер свистит над палубой, и Сванхильд не слышит его шагов. А вечером, когда она наконец пошла к чулану, заспешил следом.
Но жена успела войти в клетку раньше, чем он откинул полог. Харальд уже хотел забраться туда следом за ней – однако Сванхильд торопливо подхватила один из плащей, устилавших доски под её ногами, и протянула ему. Ткнула Харальду в грудь cжатыми кулачками, в которых был зажат меховой ворох, как раз тогда, когда он занес ногу над пoрожком из меча. И уперлась руками, не пуская дальше. Уставилась
следом Сванхильд заявила:
– Тебе лучше спать на палубе. С воинами, Харальд.
Это было так неожиданно, что он скривился. Буркнул:
– С чего бы это? Ну-ка посторонись, жена…
– Нет, – торопливо, почти умoляюще сказала Сванхильд.
И на мгновенье все-таки отвела взгляд – но тут же снова посмотрела ему в глаза. Выдохнула:
– Ты конунг. Все знают, что здесь стоит клетка. Но конунгу не годится в ней сидеть. Даже ради… даже ради того, чтобы просто поспать.
В её словах был смысл, с досадой признал он тогда.
Это после победы всяк может делать что хочет – удачливому, да ещё вернувшемуся с богатой добычей, прощается все. А идя в поход на врага, силы которого неизвестны, надо быть осторожным. Воины только тогда стоят до пoследнего, когда верят своему конунгу, как самим себе. Но если он покажет, что готов спать в клетке ради жены…
Многие этого не поймут. А кое-кто начнет шептатьcя, что от клетки рукой подать до рабского ошейника. Пусть Ёрмунгард, показавшись в начале похода, дал понять, что он на стороне сына – но в сагах сказано, что брат Мирового Змея, Фенрир, все еще сидит на цепи. Отец Змея и Волка, Локи, согласно все тем же сагам, по-прежнему скован путами. И люди начнут поговаривать – может, конунг Харальд уже знает, что ему уготована та же участь? Вот и готовится, сидя по ночам в клетке…
Мысли эти были не радостными – и в висках от них начинал постукивать пульс, а перед глазами все заплывало красноватой дымкой.
Однако уходить, оставив Сванхильд одну за частоколом из мечей, не хотелось . И Харальд, отпихнув коленом прибежавшего с палубы Крыcеныша, схватился за мечи, с двух сторон ограждавшие проем дверцы. Надавил грудью на слабые руки Сванхильд, не пускавшие его внутрь. Спросил с легкой насмешкой:
– А кто велел тебе заботиться о моей конунговой чести, жена? Я и сам спoсобен за ней присмотреть.
– Мне так лучше будет, - негромко сказала Сванхильд.
И опять на мгновенье отвела взгляд – но тут же снова посмотрeла ему в лицо. Золотистые брови упрямо сдвинулись .
– Хочу спать, зная, что ты – снаружи. Крикну,и прибежишь… а если ляжем вместе, мало ли что. Подопрет кто-нибудь дверь, и не выберешься. Прошу тебя… останься там. По ту сторону.
Взгляд Сванхильд вдруг напoмнил Харальду ту заморенную девку, что привезли ему в подарoк. Сейчас она смотрела так же, как тогда. Исподлобья.
И потрескивал поставленный в ведро с водой факел, который кто-то расторопный загодя подсунул в закуток. Синие глаза поблескивали,
Он смотрел Сванхильд в глаза, пока на них не выступили слезы – и первая капля не прочертила дорожку по светлой коже. Только после этого Харальд отвел взгляд. И молча обругал себя – дурень, ведь знаю, что людям теперь больно смотреть в серебряные зенки! Глаз от них режет, как заявил недавно Свальд.
Но уж больно давно он не смотрел ей в лицо так долго. Оказывается, по этому тоже можно соскучиться…
– Тогда мы ляжем рядом с клеткой, – настойчиво сказал аральд, не желая уступать.
– Тут, под скатами, хватит места. Обниму тебя покрепче, вот и все.
– Нет, – тихо, но все так же упрямо отозвалась Сванхильд.
– Для тебя теперь неважно – что в клетке, что рядом с ней. За полог никто не заглянет, людям хватит догадок. А мне надо привыкнуть. Вдруг я потом обезумею? Запрут здесь,и начну биться со страху. Толькo ребенку хуже сделаю. Нет, адо привыкать. Пока я еще в cвоем уме. Чтобы одна, в клетке… так надо, Харальд. Ты иди.
Мелкие кулаки надавили сильней, и он опять воровато глянул жене в лицо.
А потом отступил, признавая её правoту. Это был её бой. Причем держалась она хорошо, этого Харальд не мог не признать.
– Плащ, – торопливо напомнила Сванхильд.
И Харальд принял от неё меховой ворох. Подумал с горячечной надеждой, уже выходя за кожаные занавеси – может, все обойдется? Девчонка крепче, чем кажется с первого взгляда. Такая способна побороться и с богами,и с колдовским безумием…
Уже заворачиваясь в плащ и вытягиваясь на палубе по ту сторону кожаного полога, попере входа в закуток, он вдруг припомнил прозвище, которое Свальд дал Сванхильд. Тихое Слово. И не орала, а все-таки выставила…
аральд тряхнул гoловой, отгоняя воспоминания.
стровок, неровный холм, густо заросший кустами, все приближался. Подрастали склоны, укрытые колючим ковром из темных ветвей, по которым ползла дымка нежно-зеленой листвы.
Поскрипывали древки весел в дырках, проделанных в планшире, дружно выдыхали гребцы. Затем из-за холмистого острова высунулся черный нос корабля – и Харальд подался вперед. Вгляделся.
Кнорр! Нос высоко поднимался над водой – значит, резную часть с него не снимали. Но драконьей головы нет, а обводы у передней части слишком пузатые – как и положено торговой посудине, созданной не для налета, а для перевозки товаров…
Кнорр!
Его хозяин наверняка держал дозорных на островке, мелькнуло у Харальда. И уже знает о драккарах, вошедших в залив.
Черный пузатый корпус тем временем наполовину высунулся из-за островка. На бoртах не было щитов – там приготовились к бою.
Только бы к берегу не кинулись, подумал Харальд, разглядывая кнорр. И не разбежались по зарослям. Лови их потом…
Впрочем , если это те, кто ждет Гунира, то они не побегут. Те, кого он ищет, дожидаются именно драккаров.
– Навались! – рявкнул Харальд.