Дар императрицы
Шрифт:
– Ой-йе! – присвистнув, воскликнул Глинка. Ничего более определенного насчет императрицы он не смог сказать. Только при проводах, усаживая гостя в кибитку, добавил, как бы продолжая прерванный разговор: – Ты, Гриша, не отчаивайся. Все будет ладно, вот увидишь. Чтобы нам да не отдались дамы – быть такого не возможно.
На повороте Потемкин оглянулся. Григорий Андреевич все еще стоял у своего дома, чуть приподняв правую руку, а вот еле заметно пошевелил ею. Может, пытался что-то сказать, а может, пожелав удачи, осенил гостя крестным знамением.
Потемкин прибыл в Петербург ровно первого февраля. Как ни хотелось немедленно встретиться с Екатериной,
Светло-розовый кафтан из бархата; камзол и панталоны из шелка с золотым оттенком; белая рубаха из батиста с прямым разрезом и оборками, с жемчужными пуговицами; светло-розовые чулки с золотистыми полосками; башмаки с длинными выступающими язычками… На голове слегка усыпанный серебристой пудрой парик. А черная шелковая повязка на глазу не то, что не портила лица, наоборот, придавала ему мужественную красоту.
Таким явился камергер и генерал-поручик Потемкин в Зимний дворец. В тот вечер там собирался узкий круг, то есть наиболее близкие к императрице вельможи. Само собой, в этот круг входили и камергеры.
Потемкин пристроился в шеренгу мужчин. Большинство из них ему знакомо. Есть и новые лица. Вот совсем рядом стоит худощавый молодой офицер. Держит себя весьма уверенно и смело. Кто такой, как оказался в этом кругу? Впрочем, сейчас не время думать о таких вещах. Вон, напротив дамская шеренга. Хотя в зале не душно, все обмахиваются веерами, и от них веет приятно дурманящим ароматом из богатой смеси французских духов. На белых напудренных шеях сверкают таинственными зелеными и синими лучами бриллианты, отражая свет от сотен больших свеч. А сами дамы! Одна краше, прекраснее другой, так что иной новичок наверняка растерялся бы и забегал глазами, выбирая лучшую.
Только у Потемкина мысли не о них. Конечно, проведя столько времени вдали от столицы, он сильно истосковался по этому блеску и сиянию. Однако эти дамы для него никто. Ему надо увидеться с Екатериной. Во что бы то ни стало! Скорей, скорей, скорей! Только вот заметит ли она любящего ее до безумия Григория? Заметит ли, как он преобразился, возмужал, каким стал статным и сильным мужчиной?
Вот слева распахнулись широкие массивные двери и в залу вошли два пажа, прямые, словно свечку проглотили, встали по обе стороны дверей. И появилась Она!
Потемкину показалось, что императрица на вид заметно изменилась. Несколько прибавила в теле, и на нем характерные выпуклости стали более приметными, отчего прибавилось женственности. Особенно выделялись груди, своими округлостями и белизной так и манили к себе мужские взгляды. Бросалось в глаза, что государыня была в русском наряде – светло-зеленом шелковом платье с коротким шлейфом и длинными рукавами, в корсаже из золотой
Екатерина все еще держала себя живо, легко двигалась между шеренгами мужчин и женщин, словно лебедь на воде. Голову держала прямо, а глазами так и норовила охватить все, что было по обе стороны от нее, всех замечала, каждому успевала дарить свою очаровательную улыбку, сделать приятный комплимент. Вот государыня приблизилась к Потемкину. Заметит или нет? Ведь она же сама вызвала его в Петербург, должна заметить! И правда, заметила. Даже на минуту остановилась перед ним…
– Генерал, а ты почему здесь? – обронила после секундного замешательства. – Ведь твое место должно быть на поле брани…
И пошла дальше. Опять легко, красиво, одаривая всех своей царской улыбкой.
Потемкин готов был сквозь землю провалиться! Он ожидал чего угодно, но чтобы подвергнуться такому уничижению – об этом даже мыслить не мог! С другой стороны, конечно, где-то идет жестокая война, а военный генерал подвизается при дворе… А тот, старый индюк, фельдмаршал проклятый… Езжай, говорит, матушка-императрица сама тебя позвала… Неужели подстроил, чтобы убрать Потемкина из действующей армии? Да нет, не может быть. Конечно, граф Румянцев старый ворчун, в одно время сильно недолюбливал его, но он дворянин до мозга костей, на такую подлость не пойдет. Да и относится к Потемкину в последнее время вполне уважительно, временами казалось, даже дружески…
Так все это или иначе, а оставаться во дворце Потемкин уже не мог, как только императрица удалилась в другой конец залы, он бочком, бочком незаметно продвинулся к боковому выходу и вскоре оказался на улице. Больше он сюда ни ногой!
И все же Потемкин, раз уж оказался в столице, решил в ней чуток задержаться. Хотя бы для того, чтобы развеяться и забыться после перенесенного унижения и позора в Зимнем дворце. На следующий день ближе к полудню он велел слугам подать двойку и выехал в город. Вообще по рангу он мог совершать выезды на четверке, как-никак, камергеру и генералу-поручику не пристало так прибедняться. Однако Потемкин сейчас держал путь не в царский дворец и даже не на бал к какому-нибудь вельможе, а в места, где приличному человеку светиться не пристало. И сопровождающая охрана в подобных поездках совсем не к месту. Потому генерал отпустил фельдфебеля Медведева на постой в лейб-гвардии Преображенский полк и приказал пока находиться там.
Почему-то вспомнились полуголодные студенческие дни. Скряга-мать не баловала сына, иногда не высылала ему денег месяцами, а когда и вспоминала про него, одаривала лишь десятью – пятнадцатью рублями серебром. Хорошо хоть, тогда еще не получили распространения придуманные Екатериной Второй бумажные ассигнации, иначе мать наверняка стала бы помогать ему лишь этими купюрами. Как бы Григорий жил тогда, ведь народ в начальный период эти бумажные деньги ни во что не ставил. Правда, со временем все потихоньку привыкли к новшеству, их начали принимать даже иностранные купцы. У Потемкина теперь этих ассигнаций – полный сундучок. И все же он сейчас захотел вспомнить далекое прошлое, жизнь времен молодости, и велел ямщику править на улицу, где питался рабочий люд.