Дар императрицы
Шрифт:
Тут он неожиданно услышал негромкий голос скачущего рядом Медведева. Тот словно приказал:
– Вынь саблю и подними!
Потемкин не сразу понял его.
– Так подними же саблю! – еще раз подсказал Медведев. Когда увидел, что генерал исполнил его просьбу, заорал во всю мочь:
– Берабер гель!
Он, чуваш, на этой войне уже начал понимать турецкий и татарский языки, запомнил, что «берабер гель» означает «вперед, за мной».
До Потемкина наконец-то дошла хитрость фельдфебеля, и он начал махать саблей так, будто бы действительно летел в атаку. Его, в темноте выделяющегося поблескивающим при слабом свете луны дорогим обмундированием, турки, похоже, приняли за своего офицера, да еще подумали,
– Малалла-а*!
Да в этом грохоте от топота тысяч конских подкованных копыт разве различишь каждое слово. Туркам оно послышалось как «Аллах», и они вдруг неистово начали кричать:
– Аллах акбар! Аллах акбар!
Теперь их никто не мог заставить передвигаться по степи тихо и скрытно. Сентиер этого и хотел. Он поднял вверх заряженную пищаль и выстрелил в воздух. Глядя на него, выстрелил в воздух из пистолета и Потемкин. Тут кто-то из османских офицеров, сильно ругаясь на своем языке, приблизился к ним, чтобы остановить стрелков и потребовать соблюдения тишины. Однако рядовые янычары уже ни к чему не прислушивались. Они, наоборот, поняли своего офицера так, будто тот приказал нагнать страху на противника шумом, и начали дико гикать, стрелять в воздух. Слава Богу! Теперь Подгоричани должен успеть подготовиться к отражению вражеской атаки. Только его люди в ходе боя как бы не зарубили оказавшихся в этой лавине своих… И отряд Потемкина в какой-то момент сумел-таки оказаться на фланге наступающих, затем и вовсе отколоться от них.
Тем временем лавина османов, прущая вперед быстрым аллюром, наткнулась на кавалеристов Подгоричани. Те уже были в седле, ожидали врага гусары – с поднятыми саблями, кирасиры – с палашами…
На следующий день близ Фокшана завязался решающий бой. Значительно ослабевшие в ночном бою османы совершенно не ожидали, что русские пехотинцы окажутся буквально рядом с крепостью и не сумели дать им сильный отпор. А когда артиллеристы Потемкина обрушили крепостные ворота, внутрь хлынули кирасиры и гусары. Часа через три русские уже полностью разгромили турок, оставшихся в живых забрали в плен и начали доставать из подвалов бочки с вином…
Анализируя победу у Фокшана, Румянцев на этот раз отметил и геройство Потемкина. Не только отметил, а включил его в список представленных к награде офицеров и генералов. Так Потемкин стал кавалером ордена Святой Анны. Правда, всего несколько месяцев назад до этого Екатерина Вторая учредила более почетную награду – Георгиевский орден. Потемкин ожидал, что удостоится именно его, тогда он выглядел бы перед императрицей более достойно. Жаль, пока не получилось.
Зато после этого события военные стали относиться к Потемкину как к человеку своего круга. Вскоре ему доверили командовать бригадой в составе двух кирасирских полков.
Тогда Потемкину исполнилось тридцать лет.
Как-то так получилось, что после этих событий слава Потемкина начала расти и распространяться не по дням, а по часам. Правда, по большей части среди турок. Ибо он своей немногочисленной бригадой доставлял им хлопот и бед похлеще любого военачальника армии Румянцева. Ходили слухи, что уже при имени Потемкина турецких янычар начинал обуять страх. Будто бы они считали, что в его стотысячной (!) армии был какой-то богатырь, которого не брала ни сабля, ни пуля. А богатырь тот будто бы одной рукой мог заграбастать сразу пятерых человек и швырнуть их так высоко и далеко, что те, падая, становились калеками, а многие просто отдавали душу Аллаху.
То ли надеясь на свою возросшую славу, то ли понимая, что перевалил за третий десяток лет, Потемкин осмелился написать Екатерине Второй откровенное письмо. Хотя нет, не так. Помня повеление императрицы, он писал
И вот, когда среди военных он слыл уже своим и к тому же стал кавалером ордена, Потемкин – будь что будет! – решился написать о своих чувствах в личном письме Екатерине Второй. В конце концов, императрица, если и будет недовольна или, не дай бог, оскорбится, отругает его лишь на расстоянии. Все легче, чем выслушивать неприятности, глядя глаза в глаза. Да и… случались же у них страстные ночи. Ужель они для нее были лишь временным баловством?
Много ли прошло времени, мало ли – это для кого как, наконец, Потемкин получил долгожданный ответ на свое послание…
Взяв в руки конверт с письмом Екатерины, Потемкин от радости и волнения на какой-то момент оцепенел. А прочитав его, оказался в полном недоумении. Черт знает, как понять сей ответ, разуметь из него что-либо определенное было просто невозможно. Местами императрица просто подтрунивала. «Господин генерал-поручик и кавалер, возможно, для чтения моего письма у тебя даже нет времени», – написала она в самом начале. Как это нет времени, ежели оно послано самой императрицей! А в конце Екатерина намекнула, что всегда вспоминает его добром. И что? Потемкину-то теперь как быть? Не ответить императрице – неприлично. А как отвечать на такое шутливо-игривое, граничащее с некоей фривольностью письмо? Ведь в нем нет ничего конкретного. То ли она написала его как царица, то ли просто как женщина – поди пойми…
Не соображая, как поступить, Потемкин решился на обращение за советом к своему непосредственному командиру и начальнику Румянцеву. Все-таки он в придворных делах собаку съел, да и относится к генерал-поручику Потемкину теперь более или менее доброжелательно. Фельдмаршал сходу развеял сомнения своего подчиненного.
– Дружище Григорий Александрович! Это письмо, действительно, не требует ответа! – воскликнул он. – Потому как это не просто письмо. Это, понимаешь, просьба, если хотите – приказ. Тебе, сударь, сейчас не надо тратить времени на ответ, тебе немедленно надо выехать в Петербург.
Фельдмаршал даже не стал прислушиваться к тому, что лепетал вконец растерявшийся Потемкин, приоткрыв дверь в соседнюю комнату, крикнул штабистам:
– Немедленно выдайте генерал-поручику подорожную до Петербурга…
И уж совсем удивил генерал-фельдмаршал тем, что в честь отъезда Потемкина в столицу устроил шикарный прием. Тут было все: и искусные блюда армейских поваров, и трофейные замечательные вина из турецких подвалов. При этом командующий при всех расхваливал ставшего совсем недавно генерал-поручиком Потемкина так, будто он и был главным героем всей военной кампании. Впрочем, все понимали, почему настроение Петра Александровича Румянцева было на подъеме. Ведь он и сам по высочайшему повелению императрицы стал генерал-фельдмаршалом одновременно с получением нового чина своим подчиненным.