Дар памяти
Шрифт:
Идти в темноте, выверяя каждый шаг, прислушиваясь к каждому шороху, оказалось ужасающе выматывающим. Ярдов через двести он едва не провалился в яму, и, судя по шипению на дне, она была заполнена никем иным, как змеями. По счастью, вдоль стены обнаружился узкий, шириной в ступню, карниз, а в саму стену были вделаны скобы. При этом скобы были утоплены в углублениях, кишащих не только жуками, но еще и жирными личинками. Пришлось погрузить руки в эту массу чуть ли не по локоть. Вздрагивая от омерзения, Ромулу постарался сосредоточить все свое внимания на нащупывании скоб под пальцами и камня под ногой.
Несколько жуков воспользовались возможностью и переползли ему на руки и плечи, забились за воротник, что-то громко жужжало у самого уха, запутавшись в волосах. Что-то очень активное, извиваясь, пробиралось вверх по обеим штанинам. А внизу по-прежнему шипело. Ярдов через пятьдесят карниз расширился до того, что можно было поставить обе ноги рядом, и Ромулу уже обрадовался, что есть возможность передохнуть – расположение скоб с каждым шагом становилось все более неудобным, и неестественно вывернутые руки болели, но для того, чтобы отдохнуть, нужно было либо продолжать держаться за скобы, либо прислониться к стене и подставить жукам незащищенную голову и спину. Пришлось оставить мысль об отдыхе и пробираться дальше.
Вторая часть пути оказалась намного хуже. Карниз сузился, а каждые две из трех скоб норовили выскользнуть из стены. Пальцы распухли от яда то ли личинок, то ли жуков, и держаться стало труднее. Вдобавок извивающиеся твари добрались до паха и принялись жалить в особо уязвимые места. Если бы свет и был, то Ромулу сейчас бы все равно ничего не видел от слез. Он не знал, каким чудом двигался вперед, и в голову ему не раз уже приходила мысль отказаться от испытания, но точно так же приходила мысль, что это немыслимо. Он должен. И в любом случае – с каким лицом он вернулся бы назад?
Он непрерывно молился - про себя, а когда попробовал вслух, ему пришлось выплевывать жука, скользнувшего в рот, и второй, вцепившийся в губу, был на подходе. Возможно, Ромулу не провел на карнизе и получаса, но ему казалось, что его путешествие длится вечность. И мысли, которые одолевали его, становились все мрачнее. Никто другой из предков не описывал ничего подобного и не давал никаких рекомендаций, которые указывали на подобный опыт во время похода к книге. Например, никто не советовал хотя бы брать перчатки. Это все наталкивало на вывод, что он, Ромулу, совершил что-то особенно неправильное, неприемлемое для рода или магии Книги. И не надо было долго рыться в памяти, чтобы понять, что этим неприемлемым было совсем недавнее – отношения с Северусом. Отношения, в которые он ринулся, не слушая никого. Не рассказав даже крестному – и бегая от него, как будто бы крестный был когда-либо не на его стороне и хотел для него плохого.
И чем дальше Ромулу продвигался, тем больше таких мыслей становилось в его голове, и тем больше его охватывал ужас. Ему начало казаться, что все это было ловушкой, чтобы отбраковать недостойных членов рода, и что он погибнет здесь, сожранный и закусанный тварями, которых он даже не может разглядеть. А Северус, вероятно, даже и не узнает никогда и, возможно, даже и вздохнет с облегчением, ведь это он, Ромулу, инициировал отношения, он вешался на шею, он предлагал себя, а Северус только принимал и непонятно, что на самом деле о нем думал. Действительно ли чувствовал что-то или только отвечал то, что все отвечают в таких случаях, чтобы получить секс.
И если
Ромулу так погрузился в стыд, раскаяние, ужас за Северуса и понимание, что теперь ничего нельзя вернуть назад, что не сразу осознал, что карниз закончился. На несколько мгновений его накрыло отчаяние от мысли, что придется-таки идти назад, но потом он сообразил вытянуть ногу чуть дальше и обнаружил под карнизом твердую землю. А также то, что яма закончилась уже давно, может быть, еще после первого отрезка пути.
Выругавшись всеми доступными способами, Ромулу потянулся снять рюкзак и тут понял, что оставил его перед ямой. С одной стороны, так было даже лучше – кто знает, как бы он выдержал этот путь с такой тяжестью на спине, а с другой - в рюкзаке оставалась аптечка. По счастью, заживляющее Мартина продублировала, положив бутылочку ему в карман мантии, да не просто бутылочку, а пластмассовую маггловскую. Ромулу только надеялся, что пластмасса не прореагирует с зельем, создав нечто новое и смертоносное. Вытряхнув из штанов и мантии всех насекомых, он с огромным облегчением намазал руки и все прочие пострадавшие места, продолжая размышлять, почему ему было уготовано именно такое испытание и почему некоторым предкам, которые вовсе не были образцом добродетели, никаких испытаний не выпадало вообще. Неужели любовь к мужчине и телесная близость к ним были хуже всего, что только можно было представить?
Он попытался вспомнить, что было написано по этому поводу в Библии, но на ум шла только песнь царя Давида, посвященная Ионафану «Любовь твоя была превыше любви женской». И смех Эрнесто, спорившего с Хуаном Антонио. Это было давно, очень давно, и про Эрнесто тогда еще ничего не было известно, и он говорил, что это же «ну точно про педиков». Ромулу не помнил, какая точка зрения была у Люкса. Может быть, он вообще не спорил, просто Эрнесто хотелось сделать это спором, он любил противоречить даже тогда, когда с ним соглашались.
Ромулу вздохнул – он так и не поговорил с братом перед походом. Искал его вчера весь вечер, сначала в клинике, потом дома, а утром Соледад сердито отказалась его будить, и Ромулу не решился настаивать. Он знал, что стоило настоять, но в этом был он весь – он никогда не настаивал, и потому так криво все и получалось. И в работе ему было проще прогнуться под заказчика, чем отстоять собственное мнение. И в любви…
В голове от усталости все путалось.
Он дотащился до противоположной стены и, ощупав ее, опустился на землю. На этой стене не было никаких жуков, и только сейчас ему подумалось, что, может быть, яма вообще простиралась не от края до края и с другой стороны все время можно было пройти и не требовалось пробираться ни по какому карнизу.
Веки смыкались, и Ромулу, кляня себя за малодушие, понял, что готов согласиться с тем, что не будет ничего страшного, если он поспит. Пальцы чувствовали себя лучше, опухоль вроде начала спадать, но для рук заживляющее не годилось, и их нещадно ломило. Да что там руки – казалось, по всему телу проехали не меньше, чем телегой, и не один раз, а несколько туда-сюда. Ромулу зевнул. Что ж, если ему суждено выбраться, то он выберется, если не суждено, то какая разница, что с ним будет в процессе…