Дар волка. Дилогия
Шрифт:
Ройбен лишь улыбнулся, не зная, что на это ответить.
— Спокойной ночи, мой мальчик, — сказал Феликс. — А я, пожалуй, отнесу бокал в кухню. Меня очень раздражает, когда люди бросают посуду где попало!
— А в лесу с моим отцом все было в порядке?
— В полном, — кивнул Феликс. — И все равно очень хорошо, что ему довелось попасть на пир Двенадцатой ночи. У морфенкиндеров есть инстинкт охоты на людей. Думаю, что до тех пор, пока этот инстинкт не получил хоть какого-то удовлетворения, молодой морфенкиндер не сможет полностью оценить прелести развлечений в лесу.
— Спасибо вам, Феликс, — сказал Ройбен. — Спасибо за все.
— Не за
Ройбен долго сидел, погруженный в раздумья. Потом открыл в текстовом редакторе чистую страницу и начал печатать.
«Я умер в возрасте двадцати трех лет; церковь называет тот период, когда это случилось, Рядовым временем. И теперь, когда снова наступило Рядовое время, я решил составить описание моей жизни с тех пор по сегодня». И он целый час писал, лишь изредка приостанавливаясь на считаные секунды, пока не получилось пятнадцать страниц через два интервала. «Таким образом я перешел из рядового, ужасно рядового, постыдно рядового состояния — безотносительно к Рядовому времени — в полный чудес мир поразительных предвкушений и откровений. И, хотя место в этом новом мире мне уже отведено, мое будущее в моих руках, и я должен слепить его несравненно разумнее и тщательнее, чем до сих пор готовил и совершал все свои поступки.
Закончив, он выпрямился и посмотрел в дальнее окно, как всегда в последние недели покрытое серебряными крапинками дождя. И подумал, вздохнув: «Нет, нисколько это меня не отвлекло. И если он лежит сейчас, мертвый, на полу номера в каком-нибудь мотеле… это я убил его. Я убил. Сначала я убил его душу, а потом и тело. И он только первая жертва в моей семье из-за того, что я стал тем, кем стал. И если я хоть намеком выдам эту тайну хоть одному живому существу, не являющемуся одним из нас, то, скорее всего, окажусь и его убийцей. А такого быть не должно».
Если не выкинуть эти мысли из головы, можно сойти с ума. Лучше пойти к себе и приготовить чемодан на завтра.
Три часа ночи.
Что-то его разбудило.
Он повернулся на бок и нащупал айфон.
Электронное письмо от Джима!
Он сел и поспешно пролистал сообщение на экране.
«Вернулся к себе домой. Только что вошел. Можешь ли подъехать завтра после 9 утра на службу у Св. Франциска? Спасибо, что прислал. Бог знает, как он меня нашел, но пока он не постучал в окно, я понятия не имел, что меня ищут!»
32
Ройбен осторожно прокрался на третий ряд скамеек, когда месса давно уже началась.
По дороге он завез Лоррейн и детей к своей матери, не без усилий отбился от настойчивых вопросов о том, почему с ними не приехал Фил, и пообещал как можно скорее доставить Джима в дом на Русском холме.
При виде Джима в алтаре он испытал такое облегчение, что чуть не заплакал.
Джим был одет в великолепное белое с золотом облачение, специально предназначенное для службы в честь Крещения Господа, и держался совершенно спокойно. Когда же очередь дошла до проповеди, он сошел с алтаря и заговорил, расхаживая взад-вперед перед прихожанами. Пристегнутый к воротнику микрофон работал хорошо, и Джима было прекрасно слышно в просторной переполненной церкви. О том, что в последние дни он перенес серьезные испытания, говорили только заметно покрасневшие глаза на бледном лице.
В конце концов он перешел к той самой теме, которую накануне вечером мельком затронул Феликс.
Большинство прихожан, вероятно, и не знали, что шел последний день рождественских праздников и
— Что такое крещение? — вопросил Джим. — Чем было крещение для нашего Благословенного Господа? Зачем Ему, безгрешному, крещение? Но Он принял его ради нас, чтобы подать нам пример, точно так же, как Он подавал нам пример всей Своей земной жизнью, начиная от рождения среди нас в облике младенца, Своим детством и юностью и вплоть до самой смерти, когда Он почил, как почиет каждый из нас, и Его воскресения из мертвых. Нет, Ему крещение не требовалось. Но для Него оно сделалось поворотным пунктом, перерождением, завершением Его жизни как частного лица и началом Его служения. После крещения Он удалился в пустыню, где как вновь родившийся был искушаем Сатаной. Так что же это за «поворотный пункт»? Что стоит за понятиями перерождения или обновления? Приходится ли нам самим претерпевать нечто подобное в своей жизни?
После этого Джим перешел к теме Рождества, зимнего солнцеворота и тому, как церковь и разные народы издревле отмечают праздник Рождества.
— Вы знаете, что уже на протяжении многих веков нас упрекают за то, что мы совместили наш священный праздник с языческими торжествами, — сказал Джим. — Уверен, что вам доводилось слышать такие речи. В какой точно день родился Христос, никто не знает. Но для язычников древности двадцать пятое декабря всегда было большим праздником. В этот день солнце ниже всего опускается к горизонту, и народ издревле собирался в полях, в деревнях, в лесной чаще, чтобы умолять солнце вернуться в своей полной силе. Чтобы дни снова сделались длиннее. Чтобы в мир вернулось тепло, чтобы оно растопило смертоносные снега и вновь обласкало посевы на полях.
— Я считаю, что тот, кому пришло в голову объединить эти два праздника, был настоящим гением, — продолжал Джим. — Христос, родившийся в этом мире, являет собой грандиозный знак трансформации — полного перерождения, перерождения материального мира и перерождения наших душ.
Его слова поразительно походили на то, что накануне говорил о Рождестве и солнцевороте Феликс, что не удивило Ройбена и очень понравилось ему. А голос Джима и спокойная уверенность, с которой тот рассуждал о способности обновленных принять величайший из даров, возможных в этой жизни, даже слегка убаюкал его.
— Задумайтесь на минутку, — потребовал Джим и, сделав паузу, приподнял полусогнутые руки в сторону прихожан. — Задумайтесь о том, что значит обновиться, покаяться, начать все сначала. У нас, людей, такая возможность всегда имеется. Как бы серьезно мы ни заблуждались, как больно ни падали бы, мы всегда можем подняться и начать сначала. Какими бы прискорбными ни были наши заблуждения перед самими собой, перед Богом, перед окружающими нас, мы всегда можем подняться и снова двинуться в путь.
Даже на переломе зимы не бывает такого холодного и темного дня, чтобы нельзя было обеими руками дотянуться до сияющего света.
Он снова умолк, как будто хотел свериться с собственными чувствами, вновь прошелся перед алтарем и, не торопясь, заговорил:
— Именно это и означают свечи, которые мы зажигаем на Рождество, и яркие электрические лампочки, украшающие рождественские елки. Именно это и означают фестивали и веселье, всегда присущее этим праздникам, — постоянную надежду и стремление стать лучше, чем были прежде, триумф победы над тьмой, которая могла одолевать нас в прошлом, и осознание света, какого мы никогда прежде даже не могли представить себе.