Дарданелльское сражение
Шрифт:
К третьему дню нескончаемое веселье спало, и город понемногу начал возвращаться к нормальной жизни.
Немедленно в поддержку Белли был отправлен на транспортах Витебский мушкетерский полк с полевыми орудиями. А еще через сутки из Корфу с фрегатом прибыл и сам Сенявин, не утерпевший, чтобы собственными глазами не посмотреть на занятый Белли город. Перед убытием с Корфу вице-адмирал проводил в Севастополь отряд транспортов, увозящих сибирских гренадеров, тогда же сердечно простился и с мудрым стариком Ласси. Оба понимали всю абсурдность исполняемого ими приказа, но не исполнить его, увы, никак не могли…
Не давало покоя и письмо императора с повелением незамедлительного ухода всех сил из Средиземного моря. Весь переход до Катторо вице-адмирал пребывал по этой причине в весьма сумрачном настроении, ни разу так и не покинув своей каюты. Лишь вид торжественно встречавшего
Командир отряда в парадном мундире встречал вице-адмирала прямо на причальной стенке. Рядом с ним митрополит Черной Горы Пётр Негош, знатнейшие из горожан. Неподалеку переминался с ноги на ногу и австрийский губернатор, еще не изгнанный, но уже никому не нужный. Отсалютовав, как и полагается по этикету, шпагой, Белли доложил о содеянном по всей форме. Сенявин улыбнулся. Обняв капитана 1-го ранга, он затем долго троекратно расцеловывался с пришедшими его встречать бокезцами. Особенно трогательной была встреча с отставным Марко Ивлечем, которого Сенявин прекрасно помнил еще по встречам в ставке Потёмкина. С австрийцем приветствие ограничилось лишь кивком головы, большего тот и не заслуживал. Представился командующему и агент российского Министерства иностранных дел в Цетинье и Катторо коллежский советник Санковский.
– Рассчитываю на вашу помощь и дружбу! – сказал дипломату вице-адмирал, крепко пожимая руку.
– Наше дело единое, а потому во мне, ваше превосходительство, вы всегда найдете самого верного помощника и единомышленника! – отвечал тот.
Затем был молебен в честь русского командующего и торжественный обед. В городе снова начались гуляния, песни и танцы.
– Мы ждали вашего прихода много лет! – сказал Сенявину Ивлеч. – Именно потому мы сегодня так веселы и счастливы!
Пётр Негош при стечении тысяч и тысяч бокезских славян произнес прочувствованные слова:
– Самые горячие пожелания наши исполнились! Русские братья пришли к нам в самый трудный час. Запомните сегодняшний день. Пусть он никогда не исчезнет из вашей памяти! А потому раньше, чем я освящу наши знамена, клянитесь все, что будете защищать их до последней капли крови!
– Клянемся прахом наших предков! Митрополит Пётр Негош был личностью поистине замечательной, соединяя в себе одновременно главу церковной и светской властей, умело и достойно управляя своим маленьким, но храбрым народом. Каждое выступление перед собратьями он неизменно заканчивал одними и теми же словами: – Свобода превыше смерти!
– Превыше!
– .вторили, потрясая ружьями, усатые черногорцы.
Умный политик, Негош всю свою жизнь боролся с турками, никогда не доверял и Вене. Помощь и поддержку всегда искал лишь в великой и единоверной России, которая никогда и ни при каких обстоятельствах не предала Черную Гору.
Историки оставили описание характера и наружности этого поистине замечательного человека: «Пётр Негош не малого роста, имеет стан стройный, лицо румяное, вид привлекательный, наружность важную и глаза, исполненные живости… Он один на свете архиерей, согласующий в себе достоинства, столь противоположные пастырскому жезлу. В церкви… он царь. В доме… генерал. Он с большей ловкостью повелевал перед фронтом на вахт-параде, нежели благословлял подходивших к нему офицеров. Он всегда окружает себя многочисленной свитою: витязи его или гвардия – настоящие исполины… Пётр Петрович говорит по-итальянски, по-французски и по-русски точно так же, как и на своем природном славянском языке, но по своей политике и сану полагает приличнейшим употреблять в публичных переговорах для первых двух переводчиков. Он чужд предрассудков и суеверия, любит просвещение, находит удовольствие беседовать с иностранцами, внимательно наблюдает ход политических происшествий в Европе, умеет пользоваться обстоятельствами и искусно вывертывается из трудных дел. Разговор его ясен и понятен. Ум его в беспрестанной деятельности. Черногорцы слепо ему повинуются, они боятся его взора и, исполняя приказание, говорят: «Тако Владыка запо-веда!»
Никого не удивляло, что митрополит имел чин российского полковника. В свое время Негош побывал в Петербурге, где был приветливо принят Екатериной Второй, а Павлом Первым был удостоен ордена Святого Александра Невского, которого черногорцы всегда особо почитали как покровителя храбрецов.
…Русские и бокезцы, встав на колени, клялись в верности своим знаменам. Над побережьем далеко разносился звон колоколов, в воздухе пахло ладаном, митрополит Пётр кропил склоненные знамена святою водой. На улицах Катторо вовсю распевали песни:
Сенявин,Из воспоминаний очевидца: «В трое суток Дмитрий Николаевич, можно сказать, очаровал народ. Доступность, ласковость, удивительное снисхождение восхищали каждого. Дом его окружен был толпами людей. Черногорцы нарочно приходили с гор, чтобы удостоиться поцеловать полу его платья, прихожая всегда была полна ими, никому не запрещался вход… Адмирал, лично удое-товерясь в искренней преданности жителей, освободил их от всякой провинности, обеспечил сообщение с Герцеговиною, а для покровительства торговли учредил конвой до Триеста и Константинополя. К таковым милостям и попечениям бокезцы не остались неблагодарными. Старейшины от лица народа поднесли адмиралу благодарственный лист и предложили жизнь и имущество в полное его распоряжение. В несколько дней снаряжено на собственный счет жителей и вышло в море для поисков 30 судов, вооруженных от 8 до 20 пушек, что по мало-имению малых военных судов при флоте было великой помощью. Распоряжение сие принесло больше пользы, нежели могли бы доставить налоги. Милосердие и кротость нашего правления были в совершенной противоположности с правлением соседа нашего Наполеона».
Негошу Сенявин обрисовал свою позицию относительно Бокко-ди-Катторо так:
– Сей город был дан австрийцами Наполеону по Пресбургскому миру, а так как мы ныне в войне с Наполеоном, то ни с австрийцами, ни с кем иным считаться в этом деле я не намерен!
– Добро говоришь! Истинно так! – поддержал его митрополит.
Слова Сенявина стали известны и находившимся в Катторо австрийцам. Испытывать судьбу они не стали, а тихо покинули город. В тот же день бокезцы и черногорцы заняли все городские форты. Католический каноник и агент римской церкви Кайнович, понаблюдав в эти дни за русскими, проникся к ним искренним уважением. В Рим он, к неудовольствию папы, отписал всю правду: «…Русские никого не обижали и не утесняли. Офицеры были хорошо воспитаны, а солдаты вежливы. Они были снисходительны и совершенно не суровы… Что касается религии, то она была так же свободна, как при прежних правителях… Кто хотел бы сказать что-либо плохое о русских, по крайней мере о тех, которые были в Будве, заслужил бы имя лживого человека». В школах на вопрос «Кому должно поклоняться?» дети, как один, отвечали: – Единому Богу! – Кому служить до последней капли крови? – Единому Александру!
Мальчишки черногорцы, беспрестанно паля на улице в воздух из пистолей, восклицали:
– Да здрав буди наш царь Александр, да погибнет песья вера!
Но праздники, сколь долгими бы они ни были, все же рано или поздно заканчиваются. А потому Сенявин с Белли, уединившись, обсуждали план дальнейших действий. Вице-адмирал рассуждал:
– Здешний залив – наилучший на всем побережье по защите. Горы, окружающие область, неприступны и непроходимы. Рядом Черная Гора, а на черногорцев мы можем полагаться всегда и во всем. Да и местные бокезцы своею доблестью тоже известны. А потому, думаю я, что надо нам делать Бокко-ди-Катторо нашей основной базой в войне с французами! Отсюда легко дотянуться везде, но сюда дотянуться будет почти невозможно! Мы морской блокадой изолируем Далмацию от Италии и принудим французов таскать свои припасы через горы. Посмотрим, как они обрадуются, столкнувшись там с черногорцами! Однако надо ухо держать востро.
В тот же день был учрежден торговый конвой в Адриатике и в Черном море. Отныне российский флот брал на себя безопасность плавания и защиту морской торговли в здешних водах.
Сенявин был прав, ибо, несмотря на столь бескровное и стремительное занятие Катторо, радоваться особых причин пока не было. Борьба за Адриатику только начиналась, тем более что главный противник – французы, по существу, в нее еще и не вступали, а, оккупировав большую часть Далмации, лишь готовились со своей стороны к захвату Дубровника-Рагузы. Не имея солидных регулярных сил, чтобы противостоять французам на суше, Сенявин все же успел овладеть не менее важным, чем Рагуза, портом, спутав при этом карты как австрийцам, так и французам.