Дарданеллы (Собрание сочинений)
Шрифт:
– Нападем на албанцев, овладеем их оружием и освободим командира! – так поставил задачу матросам Гогард.
Те были согласны. Однако едва моряки отошли на милю от берега, навстречу им показался конный отряд.
– Матерь божья! Сколь их на нас прет-то! – сжимали матросы в руках свои сучковатые дубины. – Драка, видать, предстоит сурьезная!
Всадники, а их было никак не меньше пяти сотен, стремительно приближались.
– Помирать так с музыкой! – объявил Гогард. – Камни наизготовку! Однако, не доезжая метров пятьдесят до русских моряков, конница внезапно остановилась.
– Господина капитана! – закричал он, размахивая руками. – Ту су свои!
– Чего, чего? – не понял Гогард.
– Ту су свои! Ту су свои! – не переставая, кричал лоцман.
– Говорит, кажись, что это свои! – подсказал лейтенанту кто-то из стоящих рядом матросов.
Лоцман, подъехав к стоявшим с дубинами наперевес морякам, объяснил, что Кологривов с мичманами уже три дня сидит в деревне под замком, и местный ага, боясь, как бы его буйные односельчане не лишили офицеров жизни, послал гонца к владетелю провинции Ибрагиму-паше. Владетель немедленно выслал в деревню два конных отряда. Один из них только что ворвался в деревню и освободил командира с мичманами, другой же прибыл сюда, чтобы оградить русских моряков от возможного неистовства местных жителей.
– Ну и дела! – только и покачали головами наши. – Попали как кур в ощип!
В деревне их уже встречал освобожденный Кологривов с мичманами, тоже, впрочем, охраняемые, во избежание возможных недоразумений, большим отрядом. Албанцы, стоя поодаль, яростно жестикулировали и громко кричали, возмущаясь, что у них отняли добычу. На них старались не обращать внимания. Оставаться в здешних краях не было особого желания, а потому утром следующего дня команда «Флоры» в окружении конных турок, выступила в город Берат, где пребывал в то время Ибрагим-паша.
В дороге пришлось переночевать в каком-то полуразрушенном монастыре и живший там одинокий греческий монах-отшельник, отдав все свои съестные припасы, немного накормил моряков.
К Берату команда «Флоры» добралась в канун рамазана. Усталых матросов сразу же окружила огромная толпа празднично одетых людей. Русских, да еще в таком количестве здесь отродясь не видывали. У дворца прибывших встречал сам Ибрагим-паша – высокий худой старик в меховой шубе и пестрой чалме. Поклонившись Кологривову, он велел развести офицеров и матросов по домам. Хозяевам было строго-настрого велено не чинить русским никаких притеснений, а кормить всем вдоволь. Но это была чистая формальность, ибо большую часть моряков сразу же разобрали по домам местные греки и славяне.
Накормив и дав отдохнуть потерпевшим кораблекрушение, хозяева жадно расспрашивали их о России, русском царе и адмирале Сенявине, слава о котором давно дошла уже и до этих мест. Наши, чем могли, помогали в хозяйстве. Как водится, не обошлось и без любовных романов. Не один и не два матроса засобирались тут же жениться, едва их разубедил в том дальновидный Кологривов:
– Что вам этак приспичило? Потерпите малость, кто знает еще, что ждет нас впереди!
Так минуло две недели. Все шло своим чередом, Командир почти каждый день навещал Ибрагим-пашу, интересуясь,
– Пока никаких известий нет!
– Что ж нам остается, – качал головой Кологривов. – Будем ждать!
– Прошу вас ко мне на кофе! – неизменно приглашал капитан- лейтенанта гостеприимный паша.
Тот не отказывался. Оба, не торопясь, пили кофе, обменивались любезностями.
– Говорят, что наш султан весьма недоволен вашим царем! – тревожно поглядывал на Кологривова Ибрагим-паша. – Как бы ни было меж нами новой войны!
– Дай бог обойдется! – отвечал ему командир «Флоры».
На душе у Кологривова было муторно. Он понимал, что Константинополь молчит неспроста. Пока между Россией и Турцией мир, бояться нечего, рано или поздно, но команду отправят к Сенявину. Совсем иное дело, если начнется война. Тогда уж турки не выпустят никого, ну, а что означает турецкий плен, лучше было и не думать.
– Дай бог обойдется! – говорил сам себе капитан-лейтенант, стараясь до поры до времени никого не посвящать в свои безрадостные мысли.
В один из дней, встречая русского офицера, губернатор был чем-то сильно расстроен, и при этом особенно вежлив, и предупредителен.
– Между нашими державами вот уж пять дней, как объявлена война, а потому теперь я уже никак не могу отпустить вас на Корфу, не рискуя при этом сам остаться без головы! – повздыхал он. – Согласно присланной из столицы бумаги, вы отныне уже не гости, а пленники. Впрочем, пока вы у меня, милость моя по-прежнему с вами!
– Неужели война! – побледнел Кологривов. – Может это все же какая- то ошибка!
В ответ Ибрагим-паша покачал головой и велел звать своего советника француза. Тот прочитал вслух султанский фирман. Теперь рассеялись и последние сомнения: война между Россией и Высокой Портой была состоявшимся фактом.
Вернувшись от губернатора, Кологривов собрал команду и объявил ей мрачную новость. Ответом было подавленное молчание. А на следующий день из Константинополя пришло новое известие: отправить русских пленников в столицу. Однако и здесь Ибрагим- паша показал себя с самой человечной стороны. Он не только не изменил своего отношения к русским морякам, но перед отправлением обеспечил каждого теплой буркой и смирной лошадью, а Кологривову от себя дал несколько тугих кошелей с пиастрами – на покупку еды. В конвой он определил начальствовать своего помощника толстого и достаточно добродушного Мустафу- агу.
Провожать уезжавших вышло все христианское население города. Толкнул Мустафа-ага каблуком коня:
– Поехали!
Жители селения, понимая, что ждет в Константинополе русских моряков, плакали и махали на прощание руками. На душе у всех было тягостно. Внезапно кто-то из матросов затянул:
В ни-и-з по ма-а-а-тушке по Волге!
Вн-и-з да по Волге, вниз да по реке…
Песню разом подхватили десятки голосов. Эхо диких албанских гор несло ее эхом по ущельям и долинам. На душе как-то сразу полегчало.