Дарим тебе дыхание. Рассказы о жизни рядом со старцем Наумом
Шрифт:
– А вы к кому ходите? К Науму? Наум – у него большой ум.
Я только подумала, что матушка, наверное, долго не проживет и я вряд ли еще ее увижу, а она и говорит мне:
– Нет, ты еще ко мне придешь. Приходи ко мне на Пасху.
Пришлось сразу привести в порядок свои помыслы, «расчистить внутреннее пространство».
Заканчивались пасхальные дни, я вспомнила, что должна навестить матушку Ф., купили мы с Ларисой цветы и пошли ее поздравлять. Надо что-то спросить у нее, так, вроде, полагается, а у меня нет вопросов. У меня вообще не было почти никогда нерешенных
– С чем пришла?
Я стала говорить, а она отвечает:
– Чепуху ко мне принесла, не ходи больше.
Ну правильно, вопросов-то не было. Я только еще попросила ее помолиться о моих некрещеных родителях, чтобы они стали православными людьми. И вдруг она мне отвечает:
– Это что же, я буду за них молиться, а сама вместо них в ад пойду?
Еще она спросила:
– Что же ко мне отец Наум никак не придет, я все его жду…
Я тогда не нашлась, что ответить.
Приехала к Батюшке. Рассказала, как побывала у матушки Ф.
– Как же ты меня не защитила, не сказала, что я так занят!
А когда передала ему ее ответ на мою просьбу помолиться за родителей, он совсем расстроился:
– Интересно, от какого же духа у нее тогда прозорливость…
«Наумовская девочка» – так называл меня отец Х., с которым мы перетягивали канат: он уводил моих друзей на страну далече, сначала в Зарубежную Церковь, а потом и впрямь за границу. Я получала целые хартии с длинным списком обвинений – ваша Церковь красная, она экуменическая, она безблагодатная и т. д. и т. д.
– Да как же безблагодатная, если благодать такая, что ее можно руками потрогать!
«Отходи от них, они слишком далеко зашли», – услышала я в конце концов от моего старца, и наши теперь редкие беседы с ними старательно обходили это минное поле. Тематика наших разговоров больше не поднималась на уровень обсуждения мировых проблем, и я наконец узнала, почему у них нет детей, – а они ведь совсем не монашеской жизнью жили! Оказывается, отец Х. благословил им детей не иметь по причине неизлечимых хронических болезней – пожалел. Тогда я предложила им поехать со мной к моему Батюшке, а они неожиданно согласились.
– Благословение должно быть на благо. Вы с таким благословением мытарства не пройдете, и тот, кто вас благословил, за решеткой окажется, – услышали они от Батюшки и ушли, возмущенные и обиженные.
А Батюшка мне сказал:
– Напиши мне их имена на маленьком листочке, как книжечку сложи, я буду за них вынимать частицы.
Написала.
– Я же тебе сказал – на маленьком листочке напиши!
Не прошло и года, как у них родился сын.
Через много лет, когда им пришлось пережить немало горя, нищету и болезни на чужбине и череду лишений и страданий на родине, они сказали мне, что единственная радость в потоке непрестанных бедствий их жизни – это сын, подаренный им тогда Богом по молитвам нашего Батюшки.
«Многие
– Что же Вы Господа не хвалите! Слава Тебе, Господи, за воздух, за солнце, за свет, за скорби и радости! За все!
Он сам жил в великой благодарности Господу, и в море человеческих скорбей, которые захлестывали его с утра до вечера, умел хранить радость и веселие Духа. Была огромная всепокрывающая материнская любовь, не было такого греха, который заставил бы Батюшку отвернуться от человека, он так и говорил:
– У меня медицинский подход…
Бывает, священники, особенно молодые, не хотят выслушивать грубые, постыдные вещи: «Говорите в общем. Мне это слушать неполезно». И уходят люди неисповеданными, идут причащаться, может, и в осуждение. А Батюшке полезно? Только он не о себе думал, а о наших перепачканных непохвальной, как он говорил, жизнью душах. Он себя совсем не жалел.
«Как я любил раньше заплывать в море далеко-далеко: море, небо – и никого. А теперь вот весь день возишься тут с вами».
Батюшка каждого человека, с которым сталкивался по жизни, хотел спасти, дух апостольства, которым он был щедро наделен, изливался на всех, кто оказывался рядом с ним, на их родных, на их врачей, учителей, друзей и врагов…
Вот приехала я к нему с утра пораньше с Михаилом, нашим другом и помощником, руководителем большой строительной организации. Не успел тот еще ничего сказать, как услышал: «Где живет твой отец?» И Батюшка отправил его в Кимры: «Езжай за ним и вези его сюда. Сегодня же». Михаил успел в тот день привезти к Батюшке своего отца, Константина. Батюшка еще с ним долго разговаривал за закрытой дверью. Отец причастился потом, впервые в жизни, и вскоре умер.
Еще раз приехали с ним к Батюшке. Михаил ему о своих личных проблемах – а Батюшка как не слышит и в ответ совсем о другом, говорит ему что-то совсем профессиональное, строительное, о крышах и фундаментах, о взаимоотношениях с кредиторами. Михаил в недоумении вернулся домой, а когда на другой день приехал на совещание в область, стало ясно, что на все каверзные вопросы, которые для него там приготовили, Батюшка вчера дал ему ответы. Тогда он и сказал: «Я все думал: как это у вас получается, повсюду кризис, нигде ничего, а вы строите и строите. Теперь я понял, кто за вами стоит».
Мы иногда, буквально раздавленные скорбями, приползали к нему полуживые, и достаточно было просто постоять рядом с ним, даже за дверью его кельи, и куда что девалось: выходили обновленные, окрыленные, – но надолго ли хватало? Как-то он мне сказал:
– Станция дает ток, а сколько доходит до лампочки…
Вот стоим мы у него на лесенке, три игумении, с утра пораньше со своими скорбями и неподъемными, как нам кажется, вопросами, а Батюшка, проходя мимо нас к себе в келью: «Да, биополе…»