Дарим тебе дыхание. Рассказы о жизни рядом со старцем Наумом
Шрифт:
Батюшка духом сквозь века прозревал действие Промысла Божия в истории человечества, проникал в самую суть исторических процессов и вымаливал у Пресвятой Богородицы мирного неба над нашими головами, когда, казалось бы, наказание нам за греховную, безумную жизнь было неизбежно.
Оптинский колокол
1
Отец Алексей Царенков принес мне на именины «царский подарок», как называли эту книгу мои друзья, – «Оптина пустынь и ее время» Концевича. Вот она тогда и приоткрыла нам дверь в ушедший мир Оптиной. Кое-что рассказывал мне и отец Моисей, который когда-то водил экскурсии по Оптиной и Тарусе и в результате оказался у отца Алексея в селе Сербилово Ивановской губернии в качестве классического послушника.
«Катя,
Олю Зотову, с которой мы пели тогда на Новослободской у Пимена Великого на левом клиросе, долго уговаривать не пришлось, мы взяли с собой какую-то еду – бутерброды, консервы для Марии Семеновны (время было голодное – 1984 год), и уже вечером матушка отца Леонтия, в своем гостеприимном доме на берегу знаменитой Жиздры, напротив Оптиной, укладывала нас на ночлег. Чтобы не обязывать хозяев стелить нам постели, мы решили по-подвижнически улечься спать в чем придется, и сразу услышали: «Девочки, мне легче стирать пододеяльники, чем одеяла». Утром батюшка поднял нас ни свет ни заря (он торопился в Козельск) и сразу усадил завтракать. Мои детские объяснения, что я не прочитала утренние молитвы, его не интересовали, и я даже не успела ничего «благочестивого» произнести, пришлось есть и молиться на ходу, и вот мы уже с ним в Козельске: «Обязательно найдите в скиту Александру, она вам все покажет и расскажет». И мы пошли пешком в Оптину.
Разрушенные храмы, ни ограды, ни колокольни, склепы все сметены, мусор, железки повсюду – там еще недавно было СПТУ. Дошли до скита – в скиту жили мирские люди, какие-то дядьки ходили в майках, висело белье на веревках. Мы почему-то не стали искать Александру – потом найдем, вернулись в монастырь и сразу увидели могилу старца Амвросия, как нам и описал ее отец Леонтий: на земле из бетона аккуратно очерчен прямоугольник, как будто бетон выливали из ведра, такой же крест – бетоном из ведра – посередине. Мы положили возле этого креста свою нехитрую еду, спели панихиду, сели недалеко от могилки на траву, сидим и едим бутерброды. И тут появляется Александра, мы как-то сразу поняли, что это она. «А знаете, девочки, место, на котором вы сидите, это могила старца Льва». Оля заплакала, а я молча этот позор пережила – меня в таких случаях уже тогда выручала спасительная мысль из «Невидимой брани» о том, что не стоит очень уж расстраиваться, если сделаешь какую-нибудь очередную гадость, потому что: «Господи, чего же мне еще от себя было ожидать!» И мы пошли в сторону Казанской церкви уже втроем, очень хотелось посмотреть, что там в храме. Дверь была заперта, Ольга ухватилась за подоконник и заглянула в окно, пока мы с Александрой ее поддерживали: «Там косилки, трактора!»
И тут я услышала удар колокола. «Ой, колокол!» – воскликнула Ольга. И Александра тоже его услышала. Звук был очень мощный, густой – то ли колокол гудит, то ли ангелы поют. Потом был еще один удар колокола, под облаками, и – третий удар, еще выше, где-то совсем в небесах.
Батюшка наш отец Наум на это потом сказал:
– Вам было показано, что благодать от Оптиной не отошла. Возьмите жизнеописание малого святого – он два-три чуда совершит, и вот пожалуйста, его житие. А оптинские старцы – сколько они таких чудес в день совершали!
Александра привела нас к источнику преподобного Пафнутия Боровского, рассказала, что его часто видят здесь, как он ходит по водам в белых одеждах. В тот день как раз была его память – 14 мая, и я очень радовалась, что святые калужской земли сопровождают нас в этой поездке.
Попрощались с Александрой – хранительницей Оптинского скита; Оля уехала в Москву, а я отправилась искать Марию Семеновну.
В маленькой однокомнатной квартирке в более чем скромной обстановке она сидела на железной кровати под ковриком с оленями и внимательно смотрела на меня – аккуратная худенькая старушка в шерстяном темном сарафане и старомодной блузке, седые волосы собраны в пучок. Я представилась, передала поклон от отца Алексея и выгрузила на стол банки сгущенки и рыбные консервы с пряниками. И вдруг услышала:
– Позвольте
Она обличила мое любопытство, а я тогда только и поняла, что длинный мой нос, как обычно, сгорел на солнце, пошла на кухню, покопалась в сумке, нашла пудреницу, которую мама предусмотрительно мне положила, привела себя в порядок. Мария Семеновна улыбнулась и сказала:
– Ну что ж, теперь будем разговаривать. И она заговорила о себе – а мне было так интересно! – что отец ее, Симеон, был священником в Белёве, маму звали Зинаида, воспитывала ее бабушка, которая жила в Козельске, «и она часто водила меня в Оптину. Бабушка была нетороплива в походке и неспешна в движениях, и мы обыкновенно приходили в Оптину к самому концу службы». Девочка никогда не возвращалась из Оптиной без цветов – скит был весь в цветах, и монахи обязательно дарили девочке на дорогу букет, протягивали его через калитку. В монастыре при входе в храм стоял большой стол, на столе – жбан с квасом и «обливная кружка на цепочке» для богомольцев. И лежал нарезанный большими ломтями оптинский хлеб.
– А какой там был колокол!
– А ведь я сегодня слышала этот колокол, – и рассказала ей, как все было.
Она говорила прекрасным, каким-то дореволюционным языком, такой речи сейчас уже почти нигде не услышишь. Я почему-то спросила ее: «А есть ли у Вас четки?» Она достала их из-под подушки и показала мне – когда-то черные, они были истерты добела, и вдруг – неожиданно: «Это что! Это барахло! Вот раньше в Оптиной монахи плели – шерстяные – и продавали, это были четки!»
На стене у матушки висело много икон, я обратила внимание на маленькую икону великомученицы Варвары на жести и фотографию какого-то монаха в черной картонной рамочке и спросила, кто это.
– Это мой духовный отец, иеромонах Никон, последний духовник Оптиной пустыни.
Еще совсем юной девушкой, вместе с подругами, для смелости, Мария Семеновна оказалась на приеме у старца Нектария, он посоветовал ей учиться живописи – так она и стала ученицей Льва Бруни, который тогда жил в Оптиной.
Старец Нектарий потом передал Марию Семеновну под духовное руководство отцу Никону и благословил ее маленькой иконой на жести великомученицы Варвары. «У всех в дортуарах висели иконы Спасителя или Божией Матери, а у меня над головой всегда была эта икона великомученицы Варвары». Потом она училась во ВХУТЕМАСе. На дорогах войны икона, подаренная старцем, затерялась, она долго горевала, и однажды, в заброшенной церкви, вдруг увидела точно такую же и поняла, что Бог вернул ей ее сокровище. С тех пор матушка с этой иконой больше не расставалась.
Еще на стене было много акварелей – матушка любила писать оптинский лес, и висела фотография с ее портретами оптинских старцев – оригиналы она отдала в Лавру, в Академию, а эта фотография – портреты старцев на черном фоне – потом разошлась по всей России. Матушка открыла шкаф и достала большой белый плат, обшитый красной каймой:
– Я расстилаю его, когда приходит священник меня причащать.
Когда разогнали Оптину пустынь, она зашла в оскверненный храм, увидела на полу сорванную завесу с Царских врат и оторвала от нее ленту. Этой лентой и был обшит плат. Еще она особо почитала преподобного Тихона Калужского, икона которого «возле древа с дуплом» висела у нее на стене рядом с великомученицей Варварой. Я достала маленькую записную книжку, и матушка стала рисовать в ней план Оптиной пустыни, где какие церкви стояли, где какие могилы были. После разгона Оптиной она работала вместе с Надеждой Александровной Павлович в оптинском музее, а когда и музей закрыли, устроилась санитаркой на санэпидемстанцию, там и трудилась всю жизнь, тихо и незаметно, и пела на клиросе в храме.
– Человеку надо следить за своими делами и словами, но этого недостаточно. Нужно наблюдать еще за своими чувствами и мыслями. В миру это невозможно. Поэтому раньше люди уходили в пустыни и становились отшельниками.
Она и была этим отшельником среди большого города, только я тогда не понимала, что она говорила о себе.
Прошел год, я все собиралась еще приехать к Марии Семеновне, да как-то не получалось, и тут появилась Ниночка Моисеева и сказала, что Марью Семеновну парализовало, и она лежит одна на газетах в пустой квартире. Мы сразу поехали к Батюшке, и он благословил организовать уход за ней: