Дарт Вейдер ученик Дарта Сидиуса

Jamique

– Допускаем, чтобы действовали.

– Нда?

– Это скепсис или усталость?

– Отвращение.

Вейдер долго смотрел на императора. Потом улыбнулся.

– Могу изложить философские мысли вслух.

– Излагай.

– Ты меня безумно вдохновляешь.

– А как же.

Его ученик только покачал головой.

– Итак, актив, - сказал он бодрым тоном. Император усмехнулся в складку губ. – Первое. Обозначим это как мир великой силы.

– Громовые аплодисменты, - раздался тихий голос

из кресла императора.

Вейдер посмотрел на его источник.

– Не “как”? – с полувопросом произнёс он.

– Не как. Это и есть мир великой силы.

– Хорошо, - кивнул Тёмный лорд. – Мир великой силы. Мы знаем, что каким-то образом, какая-то сила оттуда, сейчас не важно, личная или безличная, пытается влиять на наши поступки и жизнь. Выровнять судьбу, - добавил он, подумав.

– Мне нравится твоё определение.

– Польщён. Но на жизнь, на события, связанные с жизнью живых существ она может влиять только через сами же живые существа. Использует особенности их характера. Склонности. Привязанности. Антипатии. Словом, наши беды идут от нас же. Как и победы. Ты прав. Нельзя, например, сказать, - он прищурился, - что я, бедный и неосмысленный, четыре года мотался по галактике за сыном, абсолютно этого не сознавая. Нельзя сказать и то, что я не понимал, что делаю. Нельзя сказать, что я бы не понял, если бы захотел подумать, что моя горячечная любовь к отпрыску, которого я в жизни не видел, обусловлена во многом тем, что я к тому времени безумно устал от тебя.

– И от себя.

– Да. Верно. От себя в первую очередь. И это была разрядка. Желание чего-то нового. Отвлечься. Не думать. Отдохнуть. На что-то переключиться. Если бы я сформулировал это, всё прошло б гораздо легче. По крайней мере, в отношении тебя.

Император усмехнулся. Вейдер продолжил:

– Я бы отреагировал на твои слова гораздо спокойней. А главное, я бы не стал скрывать, что почувствовал сына. Не стал хоронить, как клад. Но я скрыл. И похоронил. Для личного пользования. Хотя воспользоваться не мог. Наращивал неприязнь. Начал загодя обвинять в том, что ты держишь меня на коротком поводке…

– Здравого смысла.

– Да. Словом, на примере себя я понял, что, возможно, на нас и влияют. Но через наши же склонности, желания и слабость. Мы сами создаём себе проблемы. Я это понял. И потому я не дурак.

– Прости, - сказал император. – Я устал.

– Я знаю. Я сам утонул в своей выдуманной любви, которая…

– Фиг тебе. Ты любовь не выдумывал. Она была. Выдумка не может подчинить себе человека. Может, ты сейчас ничего особого не чувствуешь. Но тогда от тебя исходило такое…

– Что?

– Боль от несостоявшегося. И тоска.

Вейдер помолчал. Грустно усмехнулся.

– Возможно, дело в том, что я потерял слишком многих. Не многих. Дорогих. Ненавижу привязываться. Просто ненавижу.

– Ага.

Вейдер поднял голову и улыбнулся:

– Я понимаю. Ненавижу – то слово, которое говорит о том, что привязка была сильной… Вот она в конечном счёте подчинила меня и мои поступки посильней, чем любой нажим. От нажима-то я бы отбрыкнулся… Человек сам себя загоняет в дыру, - он пожал плечами. – Сам себя вяжет по рукам и ногам. А затем начинает судорожно искать в окружающем его пространстве того, кто в этом виновен. После чего начинается форменный бардак.

– Где бардак, а где система,- ответил император.

– Да. После энфэшников кое-что встало на место. А ещё после моего сыночка.

– И твоей дочки.

– Заметил?

– Что их учили не пользоваться силой? Это просто.

– Конечно, - кивнул Вейдер. – Но одновременно говорит о том, что и на этой слабости сыграли.

– Нда?

– Мне озвучить? – спросил Вейдер.

Император вместо ответа мило улыбнулся.

–

То, что как Ларсы, так и Бейл делали всё, чтобы дети никогда не вышли на сознательный уровень использования Силы, понятно, - сказал Вейдер. – Это опасно. Для тех, кто рядом с ними. И кто не обладает уровнем способностей, чтобы их контролировать. Когда большое количество одарённых контролировало одарённых же, это снимало большое количество проблем. А теперь пришлось возвращаться к обыденному режиму предосторожности. Ты не должен это делать, потому что это плохо. В этом как раз нет ничего необычного. Необычное в том, что они вообще решились взять на воспитание одарённых детей. Моих детей, - он задумался. – Я говорю не про родственные чувства. Я говорю про другое. Они мои физические дети. Я уверен, что им после рождения провели тест на мидихлориан. И убедились в высоком уровне концентрации. В этом они мои дети. И ясное дело, что, обучай их использовать свои потенциальные возможности или всего лишь не препятствуй их проявлению – контроль над ними был бы потерян очень быстро. Кеноби его надо мной потерял, когда мне было тринадцать лет. А он сам форсьюзер, - Вейдер усмехнулся. – Он, я думаю, потому не препятствовал Ларсам, и к Люку не приближался. Учить мальчика было опасно. Мальчик быстро стал бы неконтролируем. И девочка тоже, - Вейдер помолчал. – При их потенциальном уровне способностей они быстро начали б получать информацию не из того источника, из которого хотелось бы их опекунам. То есть от опекунов же. Использовать моих детей против меня, а в конечном счёте против нас двоих – идея совсем не глупая. Спорю, что они сообразили на четверых. Бейл, Мотма, Кеноби, Йода. Я слишком сильно реагирую на близких мне людей. Близких по кровно-родственной связи – тоже. И вот для этого потребовалось рискнуть. Задумка была в том, чтобы способности до определённого времени ни у одного из отпрысков не проявлялись. Да и потом… - усмешка его была жёсткой. – Вы видели Люка. Чему его научили? Да ничему. Эти два умника чуть-чуть приоткрыли в нём его способности. И настроили их – на себя. Конкретно на господина Кеноби. И на господина Йоду. Они профи. Он – менее чем новичок. Они его замкнули на себе. Настолько, что вели и контролировали и из мира великой силы. Внушали подспудные желания. Спасти папу. Которые он принимал за свои. Или безумный испуг перед Дартом Вейдером и вообще тёмной стороной… Из парня сделали фанатика, - он жёстко улыбнулся. – Его обработали. На ментальном уровне. Воспользовались доверчивостью. Воспользовались хорошим знанием психологии. Ну и силой. Психология психологией, но тёмная аура злобного могущества… или параноидальный страх перед некоторыми вещами… Они его контролировали, повелитель. Пока он дрых, я прошёлся по всех его цепям логических и алогичных связей. Нащупал все крючки. Раскрутил всю его историю жизни за эти четыре года. Император. Возможно, Люк совсем не похож на меня. Но он похож на свою бабку. Моя мать тоже во многом не понимала меня. Но она уважала моё право быть таким, каков я есть. Я точно также уважаю сына. В нём есть твёрдость. Он другой. Но он живой, чёрт подери. И когда я вижу, как этого живого человека, во имя своих целей использовали два… идеолога…

– Хм, - сказал император. – Справедлив ли ты, мой мальчик? Например, к Кеноби. Он человек страдающий…

– Знаю, - неожиданно кивнул Вейдер. – Я никогда не считал его холодной сволочью. Он ожесточён, он живой и ему больно. Вот в этом и состоит основная гнусность.

– Да?

– Да, - Вейдер улыбнулся. – Но пока абстрагируемся от страдающей души Кеноби. Что бы он ни чувствовал – это дела не меняет. Честно говоря, мне безразлично, посылал ли он меня в лаву с болью в душе или с бесстрастием истинного джедая. И с болью ли в душе использовал моего сына. Эффект налицо. Я возвращаюсь к моим детям как элементам игры. При их степени способностей к Силе растить их было действительно опасно. Причём ведь навык воспитания сильно одарённых детей обычными существами давно утерян. Это не было нужно на протяжении большого промежутка времени. Тем не менее они рискнули. Это и было их слабостью.

– Которая смогла бы стать их силой.

– Только при слабости с моей стороны.

– А ты её проявил.

– И ты.

– И я. И заметил? Любая слабина имеет своим основанием эмоцию. Чувство. Привязанность или неприязнь. Моя привязанность к тебе. Твоя – к сыну. Моя ревность к твоему сыну. Ненависть Мотмы и Бейла. Ненависть Кеноби.

– А вот у Йоды не было ненависти, - задумчиво сказал Вейдер.

– Верно. Он был неуязвим, поскольку ни к кому не привязан.