Дарт Вейдер ученик Дарта Сидиуса
Шрифт:
– Жить.
– Что?
– Жить.
…Ты должен был его добить, а оставил мучиться и жить. Мастер говорил мне, что у тебя была истерика. Сильная истерика.
– И это, конечно, смешно крутому ситху.
– Бен. Ты меня слышишь?
– Даже не хочу!
Она присела на корточки, её лицо оказалось на уровне его колен. Она смотрела снизу вверх – внимательным взглядом.
– Истерика позволяет сделать то, что невозможно сделать в нормальном состоянии. Бен, смотри на меня. Слушай. Я знаю, что рядом на планете был милый зелёный гремлин. Который
– Я не смог его добить…
– Нет. Не так.
– Я не захотел.
Он поднял взгляд от колен и взглянул на Рину.
– Я захотел, чтобы он мучился и жил.
– Кто?
Секундное остолбенение – и Оби-Ван стал хохотать. Взахлёб, истерически. Хохот рвался из груди, мешая словам, и только через минуту сквозь смех выдавилось слово:
– Йода…
Как будто прорвало лёд.
– Это… замечательное здание посреди Корусканта – Храм! Этот мальчишка, сильный, дурак, привязчивый, идиот, сволочь! Я! Я не умею не привязываться! Я не умею так жить! Я мог всё понимать про Куай-Гона – но какого чёрта, после третьего месяца мне уже было всё равно, это был мой старший, мой учитель! Мне могли сбагрить этого мальчишку, а потом инструктировать, как пня – что мне с ним делать и как его ломать! Этот мальчишка мог меня презирать и ненавидеть – но что за жизнь такая собачья, что я вечно привязываюсь к вам, грёбаным харизматикам, которые плюют на меня, и ради которых я убиваю, и ради которых я… Вашему ситху рогатому не повезло. Я был худшим бойцом, но меня захлестнуло. Человек умирал, а я хотел убивать. Человек умирал, он не вспомнил обо мне, только о мальчишке. Холодные, светлые глаза, а мальчишка оказался живой, я его сначала ненавидел, а потом понял, что этого мне и было нужно. Не ломал я его, не ломал, лгал я им, а твой учитель, мой ученик меня презирал и в грош не ставил. Я многое делал, как хотел от меня Храм, но не до конца, я его прикрывал, я никогда… Я любил его как брата, у меня не было брата, братишка – тоже мне, оставили ребёнка на меня я сам был дурак, только одно не вытравили – привязаться… А потом мальчишка ушёл к ситху, перерезал Храм, и хрен с ним, с Храмом, я, что, не видел его глаз на арене – когда он убивал, когда его мать убили? А у меня не было матери, не было отца, только учитель с холодным светлым взглядом, которого я любил, а мне надо было убить мальчишку… А я не убил. Я не хотел его убивать. Я хотел сам умереть. А мне этого не дали. Сила… Великая… бессмертная… ненавижу…
Что ты смотришь?! Нравится истерика?
– Да.
Тишина.
– Я думаю, - сказала Рина, - что Йоде нужен был мёртвый ученик Сидиуса. Я думаю, что он бы добил. Я думаю, что оставить гореть – это поступок слабого человека, потому что сильный либо не станет сражаться, либо добьёт до конца. Я думаю, что сильный человек стал бы слушать себя, а не Йоду, и не стал бы вести бой, в котором не хотел убивать. Я думаю, что ты придумал себе множество оправданий, а потом отмёл их все. Я думаю, что, когда он загорелся, ты чуть не сошёл с ума. Я думаю, что тебе надо было протянуть руку и вытащить его с песка, по крайней мере, выжил бы обрубок. Я думаю, что, если бы ты это сделал, он бы попытался тебя убить. Я думаю, что ты понял, что выхода нет, и ты оказался между двумя огнями. Я думаю, что ты оставил его гореть, потому что перестал соображать, что происходит. Я думаю, что лекция на тему, что ты должен убить ситха – это истерика человека, а не проповедь джедая. Я думаю, что ты спас ему жизнь. Я думаю, что Йода
– Заткнись.
– Я уже всё сказала.
Молчание.
– Ты предлагала мне чаю?
– Угу.
– Давай.
…
– Докажи, что я – не оружие в руках ситхов.
– Нет ситхов. Есть я и ты. Если на меня нападут со спины – ты защитишь мне спину?
– Ненавижу, - усмехнулся Оби-Ван. – У джедаев нет привязанностей, у ситхов нет любви…
– На самом деле – всё есть. Только осмелься. И плати за то, на что осмелился. Но мы не влюбчивые твари. Я не люблю никого.
– И мастера?
– Его сложно любить, он в доспехах.
Он молча отпил чай.
– Кто такие существа в Великой Силе?
Он подавился чаем.
– Тебе это зачем?
– Я их убью.
Поединок.
Улыбчивые точки в тёмных глазах. Небрежный поворот головы:
– Я же убийца, ты помнишь?
Она отвернулась, размешивая чай. Он видел её затылок, шею с отчётливо выступающими позвонками, несколько волосинок, выбившихся из туго стянутого хвоста. Хищница. Опасна.
Это качание между и между. Как он устал.
– Ты хочешь убить бессмертную Силу? – спросил он иронично.
– Пока это не входит в мои планы, - ответила та. – Я говорю о существах.
– В мире Великой Силы мало живых существ. В основном происходит растворение в общей энергетике Силы. Я продержался так долго, поскольку освоил особую технику и был связан с Люком… я ведь не видел там никого. Только ощущал определённую волю… к действию.
Он почувствовал, как она улыбнулась. По-прежнему сидя к нему затылком.
– Как можно убить бессмертную волю?
– спросил он.
– Хорошо. Не убить. Уничтожить.
– Как? Не вижу смысла.
– Они наши враги.
– Она?
– Они. Существа в Силе.
– Мы говорили о воле.
– Я говорила о существах.
– Ты знаешь больше, чем я.
– Они враги.
– И слишком воздействуют на вашу жизнь, - не удержался он от насмешки.
– Они воздействуют – на свою, - ответила Рина. Выпила глоток. Встала.
– Ты куда?
– Надо, - сказала она. – Пойду, атлас проверю.
– Какой? – удивился он.
– Звёздный. А ты подумай. О том. Какие они.
Она вышла, прежде чем он успел открыть рот. Ладно. Пусть уходит. Возможно, заподозрила что-то… впрочем… эмоциональная нестабильность – оправдание любого ляпа.
Он прислушался к тому, что творилось там, куда она ушла.
Тишина.
Ты можешь стать наёмником. Можешь завести семью. Можешь улететь хрен знает куда и бродить по планетам.
Вот только семьи мне и не хватало. И наёмничества. И бродяжьей вольной жизни. Особенно в свете пылкой дружбы, которую продолжает ко мне испытывать один знакомый ситх.
Ты можешь плюнуть на форсу, а можешь в неё углубиться. Ты свободен, джедай. Пока – свободен.