Дарующая жизнь
Шрифт:
Толчком он отправил Крона вместе с кинжалом в другой пейзаж, отвесил еще один земной поклон и шагнул следом. Сразу стало темно, и только через несколько секунд Лена начала различать предметы, Близился рассвет.
Маркус со стоном перевернулся на спину и тупо уставился в потолок. В дыру светила тускнеющая звезда. Лена растерянно стояла рядом с распростертыми на полу мужчинами, не зная, к кому кидаться раньше, но Маркус шевелился, а шут не подавал признаков жизни, и Лена подошла к нему. Он дышал, но глаза были зарыты…
– Помоги мне, Делиена, – прохрипел Маркус. – Ты одна не справишься. Дай мне немного силы. Я пострадал меньше… во всяком случае, ничего
Лена подбежала к нему, споткнулась и с размаху грохнулась на колени, даже не почувствовав боли, взяла лицо Маркуса в свои ладони и, не долго думая, поцеловала его в губы, даже не успев удивиться самой себе. Прежде она позволяла целовать себя, даже порой отвечала, хотя и не любила, но впервые поцеловала мужчину сама. Почему нет, если это вопрос жизни и смерти? И что-то действительно произошло. Маркус словно святую воду пил, Лена чувствовала, как крепнет его рука на ее затылке, как расправляются скрученные мускулы и становится ровным дыхание. Оторвавшись от нее, надо признать, неохотно, Маркус сказал:
– Спасибо, Светлая. Я не ожидал… – Он скомкал конец фразы, встал, впрочем, без прежней резвости, однако не производя впечатления умирающего. – Теперь давай поможем шуту. Знаешь… Не стоит его целовать, пока он без сознания… Я не знаю, чем это может обернуться. Просто возьми его за руки, что ли.
Лена послушно взяла безжизненную руку шута в свои ладони. Маркус плеснул из фляги (тоже, видно, в деревне прихватил) на платок, тщательно обтер лицо шута, влил немного воды ему в рот – и тот проглотил, вздохнул глубже, шевельнулся. Все из-за меня. Лучше бы я просто выполнила поручение шефа, зашла бы еще в магазин по дороге, Танька из экономического говорила, что там кофточки были хорошенькие и недорогие, мороженое бы съела вместо обеда, а шут бы потерпел у креста часок, поразмыслил над тем, что надежды все равно нет и какой же смысл брыкаться и принимать горделивые позы, и сдался бы, или сломался, или просто лениво, с унижающей насмешкой произнес бы стандартную формулу и немедленно получил милость, сохранив не только жизнь, но и эхо королевской дружбы, сидел бы в библиотеках, если здесь есть общедоступные библиотеки, читал об эльфах и драконах и говорил ненужную людям правду. Его бы презирали и ненавидели, били и плевали ему вслед, а он вытирал бы кровь с лица, насмешливо улыбался, пряча горечь в темных крапинках глаз, и забывал, что когда-то его звали Рош Винор, помня только о том, что сам выбрал себе этот путь и пройти его должен до конца…
– Ну вот, – удовлетворенно произнес Маркус, – теперь можно и поцеловать.
– Не смей меня целовать, – прерывающимся голосом запротестовал шут. Маркус захохотал.
– А я и не собираюсь! Или Делиене ты тоже скажешь «не смей»?
ты снова меня спасла, лена? снова подарила мне жизнь? судьба…
Помолчи. Тебя целовать или нет?
обязательно. безусловно. непременно.
Маркус добродушно хмыкнул и вышел, сделав вид, что его крайне интересует состояние лошадей. Лена приподняла голову шута, но поцеловать его не пришлось – он сам прижался к ее губам и, как ей показалось, вовсе не ради силы… Может, ей просто очень хотелось, чтобы не ради силы. Прервал это ехидный голос Маркуса:
– Мне еще долго тут гулять?
Шут выпустил Лену, сел, опираясь на руки, покрутил головой и пожаловался:
– Горло болит. Ну что им всем так нравится меня душить?
–
– До этого Крон… а где он? Лена? Ты? Как?
– Нашла… средоточие силы. А заодно лишила и другой силы, – он хмыкнул. – И на что он зол больше, я не знаю. Откуда ты знала, где оно у него, Делиена?
– Я и не знала. Случайно.
– Случайностей не бывает, – тихо проговорил шут. Маркус посмотрел на него с сомнением, но возражать не стал.
– Убираться нам надо, – сказал он озабоченно. – И по мере возможности быстро. Что-то тут мне не нравится. Почему у тебя амулет не сработал, если он предупреждает о… а, ну да. Понятно. Не заметил. Да перестанешь ты стесняться, Делиена, или нет? Самое естественное во всех мирах, а ты смущаешься.
– Есть еще кое-что… естественное, – буркнул шут. – Я выйду, а? Тошнит сильно… и вообще.
– И вообще я тоже выйду. Присмотрим друг за другом, а то заловят нас со спущенными штанами. Ну никакого героизма, правда, Рош? А мы с тобой уже привыкаем быть героями.
– Шутишь все?
– Ну так ты же больше не шут. Моя очередь. Сам встанешь?
Шут встал сам, хотя его покачивало. В сарае уже было светло – взошло солнце. Прошлый рассвет был все-таки лучше, хотя Лена его и не запомнила. Она напилась, причесала волосы пальцами, с ужасом думая, на что она сейчас похожа, вылила чуточку воды на ладонь и потерла ладони, чтобы смыть чужую кровь. Средоточие силы… Неподходящее место, ведь, например, и разгневанный мужик может пнуть в это самое средоточие – мало не покажется.
Снаружи донесся шум, голоса, крики – как-то сразу, словно вынырнул из засады легион каких-нибудь гоплитов, и Лена до смерти перепугалась. Люди пострашнее магов. Людям ни правда не нужна, ни шуты, ни проводники. Она нагнулась к щели между досками. Перед сараем было полно крестьян, несколько человек тащили упирающегося Маркуса и растерянного шута. Крики были неразборчивы, невнятны. Где-то Лена читала, что театральная массовка, создавая шум толпы, произносит одну фразу: «Что говорить, когда нечего говорить» – вот такое впечатление и оставалось. Шута и Маркуса поставили рядом под березой, повозились возле покидали что-то наверх… Да что им всем так хочется его задушить!
Подобрав юбку, Лена вылетела из сарая с воплем, переходящим в визг:
– Стойте!
Люди разом повернулись к ней. Натянувшиеся было веревки ослабли.
– Будь радостна, Светлая, – робко пожелал ей один из мужиков, на вид – типичный колхозник-пропойца из пригородного села. – Мы тут… это… конокрадов поймали… Ты уж прости. Мы их щас сведем подальше, чтоб ты не видала.
– Я вам сведу! – рявкнула Лена. – Самосуд еще устраивать! Меня рядом повесите, что ли?
Мужики испугались и принялись делать всякие бессмысленные жесты. Ну да, дома крестятся или через левое плечо плюют, а тут иначе оберегаются.
– Что ты, Светлая, дык как же….
И мужики всем скопом грянулись на колени, в том числе и те, что держали перекинутые через ветку веревки, ладно хоть выпустили.
– А что же? Убили они кого? Дома спалили? Да, свели двух кляч, признаю. Уж простите, люди добрые, ноги очень разболелись, издалека иду.
– Дык, Светлая! Тебе – завсегда! Дык они ж не сказали! Свели и все! Одежа, опять же, пропала…
– Круг сыра не забыл? И хлеба полкаравая? – Лена сдернула с руки простенькое серебряное колечко, почему-то не исчезнувшее вместе с польским платьем и шуршащим пакетом, и швырнула его мужикам. – Ничего больше у меня нет.