Дарующие Смерть, Коварство и Любовь
Шрифт:
Я улыбнулся — Франческо обожал избитые выражения — и сделал большой глоток пива. Отставив кружку, заметил, что к нам приближается пожилой священник. Его покрасневшее лицо выдавало странное волнение.
— Добрый день, господа, — с поклоном приветствовал нас священник. — Не послышалось ли мне, что вы говорили об Урбино?
— Да, верно.
— Что ж, тогда, возможно, вам будет интересно узнать, что я только что оттуда прибыл.
— О, правда? И как там обстояли дела, когда вы уезжали?
И тогда взволнованным, возмущенным голосом человека, коему выпала участь
Я рассмеялся, оценив крайнюю дерзость такого плана. Франческо же, захлебываясь от ярости, воскликнул:
— Какое вероломство!
— Какой идиотизм! — подхватил я.
Он говорил о Борджиа, а я говорил о Гвидобальдо. Оба мы, естественно, были правы.
Тем не менее разве не лучше, заметил я, для герцога прослыть вероломно обманутым, чем глупо-доверчивым? Мы обсуждали этот вопрос во время нашего заключительного дневного путешествия. Я выиграл тот спор в тот же вечер за ужином, заявив:
— Вероломный предатель в конечном итоге является правителем Романьи, герцогом Валентинуа, правителем Пьомбино, герцогом Урбино, да еще гонфалоньером, командующим папскими войсками. А доверчивый глупец — герцогом без герцогства.
— Увы, — пожав плечами, вздохнул Франческо. — К сожалению, такова реальность.
Он задумчиво помолчал, поглядывая на бокал вина. И по зрелом размышлении заявил, что все равно в загробном мире Господь карает предателей более сурово, чем глупцов.
— Вероятно, это справедливо для загробного мира, — согласился я, — но здесь, на земле, такого еще никогда не бывало.
— Так и договоримся, — произнес Франческо, улыбнувшись служанке, которая принесла нам две дымящиеся тарелки, и добавил: — Buon appetito [28] , Никколо!
Подкрепляясь жарким из рубца, я размышлял о том, что же за человек этот Чезаре Борджиа. Может, у него раздвоенный порочный язык? А его дыхание полыхает адским огнем?
Урбино, 24 июня 1502 года
Глубоким вечером, почти в темноте мы прибыли к городским воротам. Со стоном спешившись, Франческо сообщил мне, как крепко будет спать эту ночь после доброго ужина в нашей гостинице.
28
Приятного аппетита (итал.).
— Как бревно, Никколо, — повторил он несколько раз. — Я буду спать как
Однако мы даже не успели завести наших лошадей в конюшню, поскольку к нам подбежал солдат и спросил, не мы ли являемся посланниками Флоренции. Я ответил утвердительно.
— Его светлость уже ожидает вас, — продолжил он. — Пожалуйста, следуйте за мной.
— Но, любезный, мы еще не успели сменить запыленную дорожную одежду, — возразил Франческо. — Не может ли герцог подождать еще полчасика, пока мы почистимся и приведем себя, по крайней мере, в презентабельный вид.
— Мне приказано без промедления проводить вас к нему.
— А как быть с нашими дорожными сумками? И с гостиницей, где мы решили заночевать?
— О ваших вещах позаботятся. Вы проведете ночь во дворце. Итак, прошу вас, следуйте за мной!
Мы с Франческо обменялись взглядами.
— Ладно, — сказал я, припомнив слова самого Франческо. — Это, разумеется, лучше, чем долго слоняться без дела, мучаясь неизвестностью.
Франческо промолчал. На его лице отражалось явное недоумение.
Следуя за солдатом, мы направились по крутой широкой дороге к палаццо Дукале. На полпути Франческо пожаловался, что у него убийственно болят ноги.
— Если вы не поторопитесь, то его светлость убьет вас самих, — обернувшись к нам, грубо прорычал солдат.
Проходя по двору, я подумал, что этот покинутый дворец производит призрачное впечатление, кремовый цвет его стен и башен оживлял лишь яркий лунный свет. Видимо, придворные бывшего правителя в основном также успели убраться подальше. Мы поднялись по двум лестничным пролетам и миновали вслед за нашим конвоиром несколько темных залов. Гулкое эхо разносило звук наших шагов. В итоге мы подошли к закрытым дверям, которые охраняли четыре гвардейца с алебардами, одетые в красные с золотом мундиры и вытянувшиеся по стойке «смирно». Наш проводник сообщил им, кто мы такие, и один из стражников постучал в дверь.
— Да? — ответил низкий и звучный мужской голос.
— Посланники из Венеции, мой господин.
— Пропустите их.
Мы вошли в комнату, сопровождаемые старшим гвардейцем.
— Закройте дверь, солдат, — произнес тот же голос, — и оставайтесь на страже.
Несмотря на тепло летней ночи, Чезаре Борджиа стоял перед горящим камином, и пока мы видели лишь его спину. Спину высокого мужчины, с головы до ног облаченного в черное. Меч, висевший у него на боку, поблескивал, отражая свет пламени.
Обстановка приемной ограничивалась двумя низкими креслами, стоявшими у камина, и огромной незажженной люстрой, подвешенной к высокому потолку. Окна были закрыты ставнями.
За моей спиной с металлическим стуком закрылся дверной засов. В другом конце зала, возле такой же запертой двери, маячил другой стражник. Интересно, мы посланники или узники?
Герцог повернулся к нам, и я впервые увидел его лицо: молодое, с аккуратной ухоженной бородкой, красивое; именно так мне и рассказывали. Но никто не упомянул мне о его взгляде. Я видел такие глаза единственный раз в жизни — в зверинце Флоренции. И те глаза принадлежали леопарду.