Дарующие Смерть, Коварство и Любовь

Блэк Сэмюэл

Я улыбнулся — Франческо обожал избитые выражения — и сделал большой глоток пива. Отставив кружку, заметил, что к нам приближается пожилой священник. Его покрасневшее лицо выдавало странное волнение.

— Добрый день, господа, — с поклоном приветствовал нас священник. — Не послышалось ли мне, что вы говорили об Урбино?

— Да, верно.

— Что ж, тогда, возможно, вам будет интересно узнать, что я только что оттуда прибыл.

— О, правда? И как там обстояли дела, когда вы уезжали?

И тогда взволнованным, возмущенным голосом человека, коему выпала участь

вестника плохих новостей, священник поведал нам, что этот город уже сдался. Видя недоверчивое изумление Франческо, он пояснил, что Борджиа обманом выманил Гвидобальдо из его любимого герцогства с помощью одного присланного с курьером сообщения. В нем он просил противника одолжить ему на время войска, а курьер убедил доверчиво-глупого правителя, что сам Борджиа находится в сотне миль к югу от Урбино. С невиданной скоростью за один ночной переход Борджиа со своими войсками подошел к городу, окружив его с севера, востока и запада. К рассвету вся папская армия торчала под нашими стенами, и Гвидобальдо оставалось лишь бежать, спасая свою жизнь.

Я рассмеялся, оценив крайнюю дерзость такого плана. Франческо же, захлебываясь от ярости, воскликнул:

— Какое вероломство!

— Какой идиотизм! — подхватил я.

Он говорил о Борджиа, а я говорил о Гвидобальдо. Оба мы, естественно, были правы.

Тем не менее разве не лучше, заметил я, для герцога прослыть вероломно обманутым, чем глупо-доверчивым? Мы обсуждали этот вопрос во время нашего заключительного дневного путешествия. Я выиграл тот спор в тот же вечер за ужином, заявив:

— Вероломный предатель в конечном итоге является правителем Романьи, герцогом Валентинуа, правителем Пьомбино, герцогом Урбино, да еще гонфалоньером, командующим папскими войсками. А доверчивый глупец — герцогом без герцогства.

— Увы, — пожав плечами, вздохнул Франческо. — К сожалению, такова реальность.

Он задумчиво помолчал, поглядывая на бокал вина. И по зрелом размышлении заявил, что все равно в загробном мире Господь карает предателей более сурово, чем глупцов.

— Вероятно, это справедливо для загробного мира, — согласился я, — но здесь, на земле, такого еще никогда не бывало.

— Так и договоримся, — произнес Франческо, улыбнувшись служанке, которая принесла нам две дымящиеся тарелки, и добавил: — Buon appetito [28] , Никколо!

Подкрепляясь жарким из рубца, я размышлял о том, что же за человек этот Чезаре Борджиа. Может, у него раздвоенный порочный язык? А его дыхание полыхает адским огнем?

Урбино, 24 июня 1502 года

Глубоким вечером, почти в темноте мы прибыли к городским воротам. Со стоном спешившись, Франческо сообщил мне, как крепко будет спать эту ночь после доброго ужина в нашей гостинице.

28

Приятного аппетита (итал.).

— Как бревно, Никколо, — повторил он несколько раз. — Я буду спать как

бревно.

Однако мы даже не успели завести наших лошадей в конюшню, поскольку к нам подбежал солдат и спросил, не мы ли являемся посланниками Флоренции. Я ответил утвердительно.

— Его светлость уже ожидает вас, — продолжил он. — Пожалуйста, следуйте за мной.

— Но, любезный, мы еще не успели сменить запыленную дорожную одежду, — возразил Франческо. — Не может ли герцог подождать еще полчасика, пока мы почистимся и приведем себя, по крайней мере, в презентабельный вид.

— Мне приказано без промедления проводить вас к нему.

— А как быть с нашими дорожными сумками? И с гостиницей, где мы решили заночевать?

— О ваших вещах позаботятся. Вы проведете ночь во дворце. Итак, прошу вас, следуйте за мной!

Мы с Франческо обменялись взглядами.

— Ладно, — сказал я, припомнив слова самого Франческо. — Это, разумеется, лучше, чем долго слоняться без дела, мучаясь неизвестностью.

Франческо промолчал. На его лице отражалось явное недоумение.

Следуя за солдатом, мы направились по крутой широкой дороге к палаццо Дукале. На полпути Франческо пожаловался, что у него убийственно болят ноги.

— Если вы не поторопитесь, то его светлость убьет вас самих, — обернувшись к нам, грубо прорычал солдат.

Проходя по двору, я подумал, что этот покинутый дворец производит призрачное впечатление, кремовый цвет его стен и башен оживлял лишь яркий лунный свет. Видимо, придворные бывшего правителя в основном также успели убраться подальше. Мы поднялись по двум лестничным пролетам и миновали вслед за нашим конвоиром несколько темных залов. Гулкое эхо разносило звук наших шагов. В итоге мы подошли к закрытым дверям, которые охраняли четыре гвардейца с алебардами, одетые в красные с золотом мундиры и вытянувшиеся по стойке «смирно». Наш проводник сообщил им, кто мы такие, и один из стражников постучал в дверь.

— Да? — ответил низкий и звучный мужской голос.

— Посланники из Венеции, мой господин.

— Пропустите их.

Мы вошли в комнату, сопровождаемые старшим гвардейцем.

— Закройте дверь, солдат, — произнес тот же голос, — и оставайтесь на страже.

Несмотря на тепло летней ночи, Чезаре Борджиа стоял перед горящим камином, и пока мы видели лишь его спину. Спину высокого мужчины, с головы до ног облаченного в черное. Меч, висевший у него на боку, поблескивал, отражая свет пламени.

Обстановка приемной ограничивалась двумя низкими креслами, стоявшими у камина, и огромной незажженной люстрой, подвешенной к высокому потолку. Окна были закрыты ставнями.

За моей спиной с металлическим стуком закрылся дверной засов. В другом конце зала, возле такой же запертой двери, маячил другой стражник. Интересно, мы посланники или узники?

Герцог повернулся к нам, и я впервые увидел его лицо: молодое, с аккуратной ухоженной бородкой, красивое; именно так мне и рассказывали. Но никто не упомянул мне о его взгляде. Я видел такие глаза единственный раз в жизни — в зверинце Флоренции. И те глаза принадлежали леопарду.