Дары Кандары.Сборник
Шрифт:
вылетел из двери изумительной красоты юноша в синей котте, перепачканной красками, поскользнулся на
мокром булыжнике, вновь поднялся и, хромая побежал вверх, по улочке… Наконец появилась средних лет
женщина с плетеной корзиной. До чего же дурна собой… Тусклые косы мышиного цвета, нездоровая
бледность, обтянутый серым платьем большой живот, крупные кисти рук с длинными цепкими пальцами –
сразу видно, ей приходилось работать много и тяжело. Только глаза –
какую-то прелесть меланхолическому лицу. Женщина помахала кому-то рукой, придержала улыбку,
перекрестилась на купол Темпьетто и двинулась вниз по улице, степенно придерживая одной рукой
длинный подол, а другой – еще пустую корзинку. Берни, крадучись, отправился вслед за ней.
Он дождался, когда служанка пройдет четыре квартала и завернет в арку переулка Чеканщиков (слуга
говорил, так все ходят, потому, что короче). Обижать женщину не хотелось – бог обидел ее достаточно.
Ладонью в перчатке из лучшей кожи Франческо ухватил бедняжку за плечо и повернул к себе.
– Не бойся, красавица, я с добром. Смотри, что у меня есть! – серебряная монетка сверкнула в
воздухе и звякнула о мостовую, – Удели мне внимание – и получишь еще…
Восемь лет фехтовальных занятий не прошли зря – избежать оплеухи ему удалось без труда. Вот
дерзкая дрянь! Не иначе любимая челядь или метресса хозяйская… нет уж, станет мессер художник при
такой Донне греть постель у старухи…
Женщина удалялась, гордо виляя тяжелым задом, словно дарить пощечины молодым и красивым
было столь же обыденно для нее, как выбирать зелень на лотке у торговца. Берни выругался вполголоса и
поспешил за ней.
– Ты неправильно поняла меня, женщина. Мне нужно лишь твое время. Выслушай – и поймешь.
Бледное лицо женщины чуть порозовело от удивления. Она повернулась к возмутителю спокойствия
и ощупала его взглядом с головы до пят. Берни вдруг ощутил себя мальчиком… не иначе,
домоправительница.
Улыбка тронула губы женщины:
– Хорошо мой синьор, если вы так желаете – слушаю и повинуюсь.
…Надо было предложить золота… Берни выдохнул – строки новой поэмы застряли в памяти
намертво – придется прозой.
– Год назад на картине мессера Санти я увидел прекраснейшую из женщин – Мадонну Садовницу. Я
собрался покаяться в церкви, что влюблен в Богоматерь, мне сказали, что я дурак. А мадонну мессер
художник рисовал со своей возлюбленной – куртизанки по имени Форнарина.
Женщина медленно покачала головой
– Она была дочкой булочника.
Поэт отмахнулся:
– Неважно. Прекраснее профиля, чем у нее, стройней стана и соблазнительнее
восемнадцать лет своей жизни. Я посвятил ей стихи и назвал дамой сердца. И прошел половину Италии,
чтобы ее увидеть.
Женщина хмыкнула:
– Это не сложно.
Франческо встряхнул кудрями:
– Говорят, что мессер художник никого к ней не подпускает. Держит взаперти на женской половине
дома, куда ходят одни служанки да старый певец-кастрат – чтобы Донна не скучала, когда господин
погружен в дела. Говорят, будто он выгнал ученика, коий осмелился прикоснуться к подолу платья
красавицы…
– Джаннино был бездарь и врун… – возразила женщина.
– Господь с ним. Понимаешь, мне нужно ее увидеть. Всего лишь увидеть… смотри, чтобы ты поняла
– сколь достойна моя любовь, – чуть дрожащими пальцам Берни извлек из-за пазухи крохотный шелковый
кошелек и распустил завязки – на белой ткани свернулся одинокий золотой волос, длиною в локоть. –
Лодовико Моратти обменял мне его на перстень из Константинополя. Это волос из ее кос. Ты мне веришь?
Женщина прикрыла рот ладонью и будто задумалась. Поэт ждал, сердце билось под темным
бархатом, словно птица в золотой клетке.
Хорошо, – наконец сказала она, – приходите, синьор, завтра утром, на задний двор дома Санти. Не
стучите в калитку – я сама вам открою и проведу. Деньги после. До встречи.
Женщина повернулась, и, не дожидаясь ответа, поспешила прочь с прытью, удивительной для ее
возраста.
Окрыленный поэт возвратился в гостиницу. Он подарил слуге почти новые сапоги, бросил горсть
серебра трактирным девчонкам, заказал у хозяина дивный ужин и не стал его есть. Стихи полнились в его
голове, словно стая прелестных бабочек, Франческо записывал их не глядя… Ночь прошла незаметно,
уснуть так и не довелось. Недовольный слуга остался стеречь сундук, а влюбленный поэт с первым лучом
неяркого октябрьского солнца уже топтал грязь подле задней калитки прибежища Санти. Служанка ждала
его. Оглянувшись – не дай бог, кто увидит, она открыла какую-то дверцу и за руку втащила поэта в темный
чулан. Там навалом грудились на полках и на полу холсты, статуи, каменные обрубки и прочий хлам, пахло
пылью, красками и мышами. Одинокий светильник едва позволял разглядеть помещение. Берни вдруг стало
не по себе.
– Смотрите синьор, – прошептала женщина – здесь в стене потайное окошко. Вы увидите
мастерскую. Госпожа Форнарина приходит туда позировать каждое утро, стоит свету лечь на подоконник.