Даша Птичкина и ее друзья
Шрифт:
— Поскольку некоторые злопыхатели утверждают, что на этом турнире славный Брюк-Швык упал с лошади.
— Брякнулся, по-другому…
— Да, брякнулся. Отсюда и пошло: брюк-швык-бряк…
— Но это, скажу я вам, клевета!
— Поскольку наш Брюк-Швык не брякался третьего дня с лошади!
— Он никогда не брякался с лошади!
— Наш Брюк-Швык лучший всадник из всех, когда-либо живших на свете!
— О, наш славный Брюк Швык!..
— Где же он?! — в нетерпении закричала Люда. — Скорее, к нему! Нет,
— Как это — нет королевы?
Солдаты схватили ребят за руки и потащили в замок. Следом увязалась толпа горожан. Скоро все оказались в большом зале, где на троне восседал важный и сердитый старик с еще более важной и сердитой старухой. На столике у трона в изысканной прозрачной вазе, наполненной водой, сидела золотистая улитка. Она была гораздо меньше, чем 500 лет спустя. И все же Мишка сразу узнал ее. Он радостно помахал улитке рукой. Но она никак не ответила ему. Ведь она была еще с ним незнакома.
Мишка стал осматривать зал дальше.
Позади трона, в полумраке, стоял бледного вида парень. А рядом с ним, цепко держа его за локоть, стояла… Ой, это была она! Каракатица!
— Да! Точно! Эти, эти! — закричала она, только увидев ребят.
— Вы посмели поднять руку на придворную каракатицу? — грозно спросил король.
— Да, но она хотела меня съесть… — попробовала объясниться Даша.
— Ну и что? Вы, судя по всему, простолюдины. Велика беда! А теперь она съест моего сына, принца Брюк-Швыка Шестого… Такое условие поставила нам каракатица. Иначе она грозится погубить весь остров!
— А если бы мы справились с каракатицей? — спросил Пашка.
Тут из толпы горожан выступил старик в длинной темной одежде, и, пав перед королем ниц, воскликнул:
— О, славный Брюк-Швык! Прости меня, недостойно, но, думаю, тебе лучше нас известно: с каракатицей нельзя иначе справиться, как только колдовством! А замеченные в колдовстве непременно должны отправляться на костер!
— На костер! — заревела толпа.
— Стойте! — воскликнул бледный принц. — Это наверняка чужестранцы! Возможно, в других краях научились справлять с каракатицами без колдовства. И сейчас они поведают нам, как это делается…
— Это делается… Главное, не бояться… — хором заговорили ребята. — И кофта тоже нам помогла. А главное, каракатицы-то никакой и нет. Ее Дашка придумала…
— Как? Меня нет? — оскорбилась каракатица. — Вот они и давеча мне говорили, что никакой меня и нет…
— Какое кощунство! — ахнула королева.
— Это что! — сказали солдаты. — Осмелимся доложить, они и про вас, ваше величество, распространяют ложные слухи.
— Какие слухи? — спросила Валя. — Ничего мы не распространяли.
— А кто говорил: «Брюк-Швык — бряк»?
— Что?! — закричал
— Тем более, ты вовсе и не брякался с лошади, — напомнила ему королева.
— Да! И я уже издал королевский указ, в котором черном по белому написано, что я никогда не брякался с лошади… А каждый, кто посмеет утверждать обратное, будет караться смертью. Так же как и те, кто окажется поблизости и вольно или же невольно услышит, как я третьего дня брякнулся… Поэтому вы все должны быть казнены!
Толпа издала тяжелый вздох.
— О, мой король! — не растерялась какая-то худая, остроносенькая женщина, одетая в лохмотья. — Воля твоя, ты можешь всех нас казнить! Но ты, мой король, много потеряешь, если не услышишь сначала, как поет один из этих гнусных детей! Он так поет…
— Как он поет? — рассеянно спросил король.
— Поет — как дышит! — ответила простолюдинка. — Я шла за ними с самой городской окраины, завороженная чудесным пением. При этом было видно, что он пел не стараясь. Просто шагал и пел, не замечая даже, что поет… Вот этот мальчик — она ткнула грязным пальцем в Мишкино лицо.
— А ну-ка, спой! — приказал ему король.
Мишка запел первую пришедшую на ум песенку. Голос его взлетел под мрачный потолок тронного зала, забился, закружился там. Толпа застыла. На глазах у всех выступили слезы. Многие из Мишкиных слушателей тут же позабыли обо всем на свете. Они не помнили, как их зовут, богаты ли они или бедны, где оказались сейчас и для чего. Им виделась бескрайняя земля за синим морем. Люди строили на ней необычайно красивые, просторные дома и ездили друг к другу в гости в быстрых самоходных каретах.
Словом, им виделось то, чего на самом деле не бывает.
А это уже было колдовство.
Не сразу островитяне пришли в себя. Некоторые простолюдины, опомнившиеся раньше других, успели тихонько улизнуть из зала — подальше от королевского гнева. Не видно было и каракатицы. Пока Мишка пел, на ее глазах выступили слезы. И теперь она поспешила скрыться от людей, видевших ее плачущей. Она позабыла даже о принце, которого ей совсем было согласились выдать на съедение. И что интересно, никто ее исчезновения и не заметил. Никто уже не вспомнил о страшной хозяйке острова.
Дольше всех под впечатлением от Мишкиного пения оставалась королевская семья.
— Это колдовство! — воскликнул, наконец, Брюк-Швык. — Слушая тебя, о, странный мальчик, я хотел помиловать всех, кто собрался здесь! В том числе и вас, семерых! А значит, это стал уже не я! Ты околдовал меня, и ты вместе с товарищами заслуживаешь смерти.
— Да, это колдовство, — согласился принц, смахивая слезы. — Мне нечего возразить тебе, отец.
— Взять их! — приказал король.
Солдаты окружили наших друзей.