Datura Fastuosa
Шрифт:
Ему показалось, что все вокруг него заполыхало огнем; Евгений в испуге отбросил колбочку и кинулся прочь, не чуя под собой ног, он бежал и бежал все дальше, пока не свалился без сил в близлежащем лесу. Его состояние напоминало путаный, тяжелый сон. Голос зла внутри него отчетливо произнес: «Чего же ты ждешь? Отчего медлишь? Дело сделано, ты можешь торжествовать! Ты свободен! Беги же к ней, к ней, к той, которую ты получил ценой своего блаженства, ценой вечного спасения, но высшее земное наслаждение, неописуемый восторг любви — все это теперь твое!»
— Я свободен, она — моя! — ликуя, громко вскричал Евгений, вскочил с земли и что было мочи помчался
Был жаркий полдень, садовые ворота он нашел запертыми, на его стук никто не вышел.
Он должен, должен поскорее ее увидеть, заключить в свои объятия, безмерно насладиться вновь обретенным счастьем, первым мгновением столь дорого купленной свободы! Напор чувств придал ему ловкости, он перелез через высокую стену. В саду стояла мертвая тишина, никто не ходил по дорожкам. Наконец Евгению показалось, что из одного павильона доносится тихий шепот.
«О, если бы это была она!» — радостно подумал юноша. Его вновь пронзило сладким трепетом неудержимого желания. Он подкрался к павильону, заглянул через стеклянные двери… и увидел Габриэлу, сплетенную в бесстыдном объятии с Фермино!
Возопив, как дикий зверь, пораженный смертельной стрелой, он бросился на дверь, вышиб ее, но в тот же миг его сковал ледяной холод беспамятства и он тяжело упал на каменный порог павильона.
— Выбросьте этого помешанного! — прозвучало у него в ушах; он почувствовал, что его хватают и волокут с невероятной силой, затем вышвыривают за ворота, которые со звоном за ним захлопываются.
Евгений подполз к воротам и судорожно вцепился в решетку, выкрикивая страшные проклятия Фермино и Габриэле. В ответ вдали прозвучал грубый, оглушительный хохот, и юноше почудилось, что чей-то голос отчетливо произнес: «Datura Fastuosa!» Скрежеща зубами, Евгений бессмысленно повторил: «Datura Fastuosa!» — и вдруг милосердный луч надежды проник в его душу, он вскочил и пустился бежать обратно в город, к своему дому. На лестнице ему повстречалась Гретхен, которая ужаснулась его дикому, растерзанному виду. Его голова была вся изранена осколками стекла, кровь струйками стекала со лба, растерянный взгляд, да и весь его вид свидетельствовали об ужаснейшем внутреннем смятении. Милое дитя лишь смотрело на него, не в силах вымолвить ни слова, он же, крепко схватив ее за руку, спросил диким голосом: «Гретхен, матушка уже была сегодня в саду?» — после чего, одолеваемый смертельным испугом, стал выкрикивать, запинаясь: «Гретхен… сжалься надо мной, не молчи… Ответь, матушка уже была сегодня в саду?»
— Ах, милый господин Евгений, — наконец ответила ему Гретхен, — нет, матушка сегодня еще не была в саду. Она было хотела спуститься, но на нее напал какой-то непонятный столбняк. Она плохо себя почувствовала, осталась в своей комнате и снова легла в постель.
— Милосердный Боже! — вскричал Евгений, падая на колени и простирая руки. — Милосердный Боже, благодарю Тебя, Ты сжалился над отверженным грешником!
— Но, милый господин Евгений, — спросила удивленная Гретхен, — что такого ужасного произошло?
Евгений ничего ей не ответил, он уже бежал вниз по лестнице в сад, где бросился к пышно расцветшей Datura Fastuosa, вырвал смертоносное растение из земли и яростно растоптал все его цветы.
Он нашел профессоршу сладко дремлющей. «Да, — сказал он сам себе, — власть ада сломлена, искусство сатаны оказалось бессильным против этой святой женщины!» Затем он удалился в свою комнату: полное изнеможение и упадок сил взяли над ним верх и подарили покой.
Но
С тупым, предвещающим беду спокойствием, которое обычно следует за яростной бурей и во время которого созревают ужаснейшие решения, Евгений вышел из дому и купил в лавке пару отличных двуствольных пистолетов, пороху и свинцовых пуль. Он зарядил пистолеты, сунул их в карман и направился прямиком к саду графа Анхельо Мора.
Ворота были открыты настежь. Евгений даже не заметил, что возле них выставлена полицейская стража; он хотел было войти, но чьи-то руки обхватили его сзади.
— Куда ты? Что тебе там надо? — прозвучал знакомый голос; за его спиной был Север, это он задержал Евгения.
— Разве у меня, — спросил Евгений безнадежным, полным мрачного отчаянья тоном, — разве у меня на лбу столь явственно видна печать Каина? Разве ты сразу же заподозрил, что я намерен совершить убийство?
Север подхватил друга под руку и мягко повлек его прочь от ворот.
— Не спрашивай меня, дорогой Евгений, откуда мне все известно, но я и вправду знаю, как сатанинскими уловками тебя заманили в губительные сети, как дьявольский обман сбил тебя с толку и теперь ты желаешь отмстить чудовищному злодею. Но твоя месть запоздала. Только что оба злоумышленника: мнимый граф Анхельо Мора и его сообщник, беглый испанский монах Фермино Вальес, арестованы стражей и находятся на пути в резиденцию. В женщине, что выдавала себя за дочь графа, узнали итальянскую танцовщицу, которая во время последнего венецианского карнавала подвизалась на подмостках театра Сан-Бенедетто.
Север замолк, дав Евгению несколько мгновений, чтобы прийти в себя, а затем решительно взял друга под свою опеку, как это свойственно прямым и сильным натурам.
Он мягко убеждал юношу, что такова уж земная жизнь, что человек часто не в силах противостоять соблазнам злых сил, но небеса приходят нам на выручку и чудесным образом нас спасают, дабы грешник мог покаяться и обрести утешение. От всех этих речей застывшие в отчаянье чувства Евгения понемногу оттаяли, юноша дал волю слезам, позволил Северу взять у себя из кармана пистолеты и разрядить их в воздух.
Евгений сам не заметил, как они с Севером вскоре очутились перед комнатой профессорши; юношу все еще сотрясал панический страх, он мнил себя отпетым злодеем.
Захворавшая профессорша лежала в постели. Она мягко и ласково улыбнулась вошедшим друзьям и заговорила с Евгением:
— Увы, недоброе предчувствие меня не обмануло. Но из адской бездны вас спас пресветлый Господь. Я прощаю вам все, милый Евгений, но, Отец Небесный, мне ли говорить о прощении, разве не должна я возложить вину и на саму себя? Ах, только сейчас, в мои преклонные лета, мне открылось, сколь прочными узами связан человек со всеми своими земными потребностями и законами природы. И эти узы нельзя порвать, ибо они даны нам волей Всевышнего. Да, Евгений, дерзким кощунством с моей стороны было желание пренебречь справедливыми требованиями жизни, вытекающими из самой природы человека, высокомерием было полагать, что мы с вами выше этих требований. Не вы, а я виновата, и я должна искупить свой грех и впредь терпеливо сносить насмешки злых людей. Евгений, я возвращаю вам свободу.