Даурия

Седых Константин Федорович

И все остальные поддержали:

Впереди их есаул молодойВедет сотню удалую за собой.

В проулке, ведущем к Драгоценке, встретились с верховскими. Их было человек тридцать. Ехали они двумя группами. Впереди одной был Платон Волокитин в косматой черной папахе. И тем и другим хотелось первыми попасть в проулок. Не желая уступать, и те и другие резанули коней нагайками и понеслись наметом, ломая строй. Первой влетела в проулок группа Платона. Повернувшись в седле, он крикнул низовским:

— Жидки ваши коняги! За нашими им не гоняться.

— Это еще видно будет, — запальчиво ответил ему Семен, сдерживая

коня.

В это время хотел проскользнуть в проулок Алешка Чепалов со своими. Но Семен осадил его, рявкнул во все горло:

— Не лезь, вошь, вперед таракана, — и замахнулся нагайкой.

Алешка посторонился.

У городка подъезжавших казаков встречал Каргин, здоровался, приветливо улыбаясь:

— Здорово, орлы!

— Здравия желаем! — охотно отвечали ему.

В воротах городка и на зубчатых стенах уже толпились, запасаясь снежками, ребятишки, парни и даже девки. Роман взглянул туда и невольно вздрогнул. Он увидел там Дашутку. Она стояла на стене с глыбой снега в руках и что-то кричала толпившимся внизу девкам и молодухам; на щеках ее играл яркий горячий румянец. «Везде успеет», — с беспричинным раздражением подумал про нее Роман и в то же время почувствовал, что сегодняшнее состязание приобрело для него особую волнующую остроту. Нужно было постараться не ударить лицом в грязь.

Из поселка торопливо бежали и ехали опоздавшие. Никула Лопатин, яростно настегивая пегую кобыленку, вез в санях кучу подгулявших баб и все время кричал:

— Посторонись, народ! Старух на свалку везу.

А какая-то баба, обняв его за ноги, пела:

Нынче новые права —Бородатых на дрова.С молодыми будем питьИ в обнимочку ходить.

Шестью группами выстроились нападающие. От каждой улицы было по группе, а от Царской две. Казаки поглубже нахлобучивали папахи, обматывали лица шарфами, чтобы хоть сколь-нибудь уберечь себя от снежков. Зрители отхлынули назад, раздвинулись вправо и влево. Горяча коня, Каргин выехал вперед, окинул взглядом защитников городка:

— Эй, в городе! Готовы?

— Готовы! — разом отозвались оттуда десятки голосов. Каргин отъехал в сторону, на бугор. Роман видел, как Петрован Тонких подал Каргину дробовик. Каргин трижды махнул им над головой, призывая к вниманию. Роман потуже натянул рукавицы, подобрал поводья. Каргин поднял дробовик кверху. Раскатисто бухнул выстрел.

Свистя и гикая, казаки поскакали к городку. Из-под конских копыт полетели комья снега, глухо загудела мерзлая земля. Рядом с Романом очутился Семен Забережный. Он крикнул Роману:

— Платона берегись! — И обогнал его, жестоко настегивая коня.

Первым у ворот городка очутился брат Елисея Каргина Митька, и его же первого вышибли из седла сброшенной со стены глыбой. Потеряв всадника, конь его, лягаясь задними ногами, умчался в поселок. Следом за Митькой к городку подлетел низко пригнувшийся к луке седла Платон. Его осыпали тучей снежков. В одно мгновение стал он белым с головы до пяток, но по-прежнему настойчиво пробивался вперед. «Прорвется, однако, черт», с завистью подумал про него Роман и тут же невольно рассмеялся. Кто-то так ловко смазал Платонова коня глыбой в морду, что конь встал на дыбы и круто повернул назад, не слушая поводьев. Также тщетны были попытки и других оказавшихся впереди Романа казаков. Они отскочили назад, грозя кулаками весело хохотавшим защитникам. Громче всех смеялась Дашутка.

— Держись! — крикнул тогда не помня себя Роман и пустил Гнедого прямо в проход, где стояла на стене Дашутка в полушалке, осыпанном алмазной снежной пылью. Навстречу ему полетели тяжелые заледеневшие снежки, нанося чувствительные удары сквозь папаху и полушубок. Но он не обращал на них внимания и старался, низко пригнувшись, укрыть только

лицо. Гнедой вел пока себя на славу. Он послушно несся вперед, сердито всхрапывая от каждого попавшего в него снежка. Стоявшие в проходе парни, запустив в Романа комья снега, поспешили посторониться, боясь попасть под копыта Гнедого.

— Ага, струсили! — злорадно вскричал Роман, и в то же мгновение ему показалось, что на него свалилась целая гора. Это скатила на него большую глыбу какая-то расторопная молодуха. Глухо крякнув от боли, он все же воскликнул:

— Врешь, не сшибешь!

Но новая глыба, угодившая ему прямо в спину, заставила его замолчать. Он пошатнулся в седле. В ушах зазвучал долгий, тягучий звон, глаза застлало розовым дымом. Но, через силу тряхнув головой, он выпрямился, гикнул на Гнедого и полетел по проходу, крутя над головой нагайкой.

— Прорвался!.. Прорвался!.: — донеслись до него как из-под земли голоса, и они заставили его забыть про боль и звон в ушах. По-прежнему садко били его со всех сторон снежки, но он понял, что теперь доберется до флага.

Внутрь городка прорвался не один Роман. По другому проходу летели к флагу Платон и Алешка. Но Роман оказался у флага первым. Отбиваясь нагайкой от парней, хотевших сорвать его с коня, он левой рукой схватил древко флага и повернул назад. Платон кинулся ему наперерез, заставив защитников разбежаться по сторонам, но конь под ним споткнулся. И это спасло Романа. Налетевшего на него Алешку он так толкнул в грудь, что тот чуть было не вылетел из седла, а сам поскакал по проходу назад, торжествуя победу. Но Алешка не хотел дешево отдать ему флаг. Пользуясь тем, что его конь был более подвижен, он догнал Романа, и они поскакали рядом, один нападая, другой отбиваясь. Оба они молчали и только злобно сверлили друг друга глазами да тяжело и прерывисто дышали. А следом за ними, крича во все горло, скакал Платон. Со стен на них летели глыбы, но они, не замечая их, продолжали бороться.

Увидев Алешку и Романа, несущихся назад, Дашутка опешила. Они должны были проскакать мимо нее. В руках она держала поданную ей Агапкой глыбу. Нужно было кинуть эту глыбу в того или иного. Но в кого — вот о чем соображала она в те короткие мгновения. Один был ее мужем, а другой…

Вдруг Роман почувствовал, что Алешка отстал. Едва Роман вылетел из городка, как его успели окружить Герасим, Семен и еще несколько человек своих. Подымая коней на дыбы, свистя и гикая, защищали они Романа от наседавших со всех сторон верховских. Завязалась отчаянная потасовка. Люди хватали друг друга за тужурки и полушубки, стаскивали с седел, а кое-где уже награждали своих супротивников ядреными тумаками. Семен Забережный, ухитрившийся ловким рывком сбросить с седла в снег Никифора Чепалова, громко ободрял своих:

— Держись, низ! Смелее…

Но верховских было больше. Скоро они прорвали окружение и добрались до Романа. Сразу с двух сторон напали на него Назарка Размахнин и чепаловский работник Юда Дюков. Роман отчаянно отбивался от них, но вырваться не мог. Назарка уже схватился за древко и рвал флаг к себе. И вырвал бы, если бы не подоспел на помощь Роману Герасим. Верткий и жилистый, бешено крутясь в седле, добрался он до Назарки, схватил его за руки и оторвал от Романа. Роман воспользовался этим и рванулся вперед. Уже недалеко было до атамана, когда он почувствовал, как крепко схватили его сзади за воротник и сразу подняли над седлом. Не оглядываясь, он понял, что это настиг его Платон Волокитин. «Пропало, все пропало», — подумал он с горечью и ожесточением. Но тут же увидел, что к ним приближается Семен Забережный. И тогда Роман, как ни жалко было ему расставаться с флагом, взял и кинул его, как пику, навстречу Семену. Семен в одно мгновение подхватил флаг на лету и помчался на бугор, к атаману. Одураченный Платон выругался, наградил Романа таким тумаком, что у него искры из глаз посыпались, и пустился догонять Семена.