Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам
Шрифт:
И рассказал ей о своей встрече с литовскими писателями.
Глава шестая
VIA DOLOROSA [47]
21 июня народный комиссар просвещения, писатель Антанас Венцлова провожал приезжавшего в Литву Миколу Бажана.
Неторопливо прогуливаясь по проспекту Гедимина, два писателя вели между собой одинаково интересующий обоих разговор о судьбах советской литературы — для Венцловы он всё еще казался необыкновенным и потому полным очарования и особого смысла, ведь только год назад литовская литература обрела право называться советской, — о необходимости наладить дело
47
Дорога страданий (итал.).
Но в спокойное развитие темы нет-нет да и врывался тревожный мотив войны: «если нам не помешают…», «конечно, только в том случае…». Но он не становился самодовлеющим, потому что существовал пакт о ненападении и так успокаивающе прозвучало последнее заявление ТАСС о советско-германских отношениях. К тому же у Венцловы, своими глазами видевшего красноармейские танки в Каунасе и Вильнюсе, когда мгновенно, словно изба, сложенная из гнилых бревен, развалился фашистский строй в Литве, а Гитлер и глазом не моргнул, когда его младшенький партнер по европейской игре «вождь нации» Сметона полетел вверх тормашками, сохранялась священная вера в непоборимую силу Красной Армии, разгромившей когда-то интервенционные корпуса четырнадцати — подумать только! — государств капиталистической Европы.
И два писателя, умные, не чурающиеся политики и уже научившиеся пользоваться мерками государственных интересов, пришли к выводу, что войны с Германией, по-видимому, избежать не удастся, но что случится это очень нескоро и лишь в том случае, если Гитлер сможет переварить те огромные куски европейского пирога, которые он, грубо говоря, сожрал за последние два года.
И попрощались они совсем накоротке: до скорой, очень скорой встречи в Киеве или в том же Вильнюсе.
А на следующее утро, воспользовавшись тем, что день был воскресным, а маленький сынишка все еще гостил у дедушки и бабушки, Венцлова предложил жене:
— Давай-ка проедемся в Тракай. Грешно в такой отличный денек сидеть в городе.
Тракай не только древняя столица Великого Литовского княжества, но и одно из красивейших местечек страны. Светло-синяя гладь озер, а на них малахитовые пятна уединенных островков. На самом большом — развалины когда-то неприступного замка, воздвигнутого Витовтом.
Решили покататься на лодке, но ни одной свободной уже не нашлось. Захваченные молодежью, они во всех направлениях полосовали сияющую поверхность озера.
Наркому было всего тридцать пять лет, и компания веселых загорелых студентов, оккупировавших большую четырехвесельную лодку, охотно приняла его и Элизу — прелестную молодую женщину — на свое «пиратское судно».
Пели песни, по очереди гребли, соревнуясь в бесшумности и быстроте гребков, «штурмом брали» островки, нарушая покой влюбленных, искавших уединения.
Венцлова все чаще поглядывал на красновато-серые руины замка. Столетия, дожди и ветер сделали то, что когда-то не могли сделать тараны и катапульты крестоносцев. Башни потеряли строгость своих очертаний и оползли, как догорающие стеариновые свечи, а в мощных стенах зияли черные провалы.
— Знаешь, Элиза, — задумчиво сказал Венцлова, — я всё же попробую просить правительство отпустить дополнительные средства на реставрацию замка. Нельзя, чтобы этот символ непреклонности и мужества нашего народа исчез с лица земли. И потом, ты только представь себе три эти мощные башни, вновь поднявшиеся во весь рост! Со всего мира ценители
Элиза улыбнулась:
— В тебе сейчас говорит скорей поэт, нежели министр… то есть комиссар просвещения. Боюсь, что средства сейчас нужны на другое… Школы, библиотеки…
— И еще на восемнадцать театров, — перебил, усмехнувшись, Венцлова.
Брови Элизы удивленно поползли вверх.
— Какие театры? Почему восемнадцать? И почему тебе смешно?
— Ну да ты же ничего не знаешь о новом проекте Гиры. Я вернулся из Москвы, и он ворвался ко мне так, словно за ним гнались черти. «Товарищ Антанас, товарищ Антанас!» — «Что случилось, товарищ Гира?» — спрашиваю его, а он: «Народ требует зрелищ, товарищ Антанас. И мы обязаны, обязаны удовлетворить это требование». Я по-прежнему ничего не понимаю, но на всякий случай поддакиваю, а потом осторожно спрашиваю, как обстоят дела с организацией образования для взрослых, которая была ему поручена. Но Гира затряс головой, замахал руками и заявил, что решил всерьез заняться театрами и пришел к выводу, что в Литве надо немедленно организовать восемнадцать театров. Я немного обомлел: «Черт возьми! Но почему же именно восемнадцать?» — «Э, товарищ Антанас, простой расчет… Вот: в Вильнюсе — четыре, в Каунасе — три, в Клайпеде — два, в Паневежисе — два, в Шауляе…» И когда на руках не хватило пальцев, он выхватил из стаканчика карандаши и организовал еще несколько театров — в Мариамполе, Укмерге… Посмотрел на меня, как Александр Македонский, и спросил: «Ну, что вы на это скажете?» — «Очень хорошо, товарищ Гира. Но скажите, ради бога, кто будет играть в этих ваших восемнадцати театрах? Актеров-то у нас нет». Тут он задумался и довольно жестоко обошелся со своей бородой — дергал ее и так и сяк… И потом, без всякой уже уверенности, забормотал: «Верно, верно, актеров нет… Ну, а врачи, а учителя? Те, кто приехал из Польши? Могут они играть, а? Ведь так можно решить вопрос об их трудоустройстве. Как вы думаете, товарищ Антанас?!» Вот так-то и был похоронен знаменитый проект товарища Гиры о восемнадцати театрах и поднялся над могилой высокий холм.
Элиза засмеялась. Венцлова очень здорово подражал интонационной манере маститого поэта. Если закрыть глаза, то начинало казаться, что Людас Гира вместе с ними вышел из лодочки и любуется сейчас руинами замка.
Кто-то из студентов воскликнул:
— Смотрите, сколько самолетов. И как высоко!
В самом деле, в сгущающейся голубизне совершенно чистого неба посверкивали самолеты. Отсюда, с земли, крошечные как комары.
«Барражируют границу», — удовлетворенно подумал Венцлова.
Уже далеко за полдень, подгоняемые голодом, сели в машину. Но не успел шофер включить зажигание, как подбежал какой-то военный с лицом бледным и мокрым от пота и отрывисто выкрикнул:
— Стоп! Машина мобилизована…
— Что такое? — спросил, высовываясь в окошечко, Венцлова.
Военный, подкинув ладонь к козырьку фуражки, извинился:
— Простите, товарищ нарком… Не знал, что ваша машина… Но… война…
— Война! Какая война? — недоуменно спросил Венцлова.
— Немцы… Фашисты… Сегодня на рассвете…
— Чем могу помочь?
— Нет, нет… Всё в порядке, товарищ нарком. Поезжайте…
— Скорей в Вильнюс, — бросил Венцлова шофёру. И когда машина рванулась, подумал: «Вот так нескоро!.. А мы-то с Бажаном…»
Ему казалось, что с каждой секундой всё растет расстояние между Каунасом и Вильнюсом… На десятки километров… На сотни километров… сынок… И совсем уже нелепая мысль — можно бы отсидеться за метровыми стенами Тракайского замка.
Усмехнулся и стал успокаивать себя. Граница на замке. Небо охраняется. Всё обойдется. Повернулся и тихо, ласково сказал: