Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам
Шрифт:
«Тмитрий, пожалуйста»…
Я вскакиваю и бодро подхожу к Маргарет.
«Почему ты рассердился на меня, Тмитрий?» И, не дожидаясь ответа: «Пожалуйста, не надо». Я растерянно лопочу, что и не думал сердиться, откуда она это взяла, и, набравшись смелости, предлагаю: «Знаешь, давай пойдем сегодня в кино. Посмотрим Гарри Пиля. Билеты я раздобуду». Короткая пауза. «У меня нет сегодня свободного вечера. Когда-нибудь позже».
Она родилась в Глазго. Это очень большой город, раскинувшийся по берегам Клайда. Он дымит и грохочет на всю впадину Глен-Мор — огромная кухня Шотландии. Он сумрачный и, быть может, не столь красив, как Эдинбург, но Маргарет его любит. Все свои девятнадцать лет она безвыездно прожила в Старом городе — так называется та часть Глазго,
Отец вышел из тюрьмы вместе с дядей Уильямом, Артуром Мак-Манусом и Джоном Маклином. Они руководили движением шоп-стюардов. Ну да, по-русски — фабрично-заводские старосты. Это было мощное пролетарское движение, и дядя Галлахер представлял его на II конгрессе Коминтерна в Москве. Отец вступил в Коммунистическую партию Англии одновременно с Галлахером и Мак-Манусом в 1921 году. Нет, Уильям Галлахер не родственник. Но ведь революционная дружба крепче кровного родства. Колин Мак-Грегор вместе с Галлахером поднимал судостроителей на борьбу за свои политические и экономические права. Плечо к плечу с ним шел во главе демонстрации забастовщиков в Глазго и получил пулю в руку из ружья шотландского стрелка его королевского величества. Вот потому-то и стал Галлахер для Лесли и Маджи дядей Уильямом. Колин Мак-Грегор не стал профессиональным революционером, как латунщик Галлахер и Артур Мак-Манус. Он и сейчас работает клепальщиком на верфи и руководит низовым комитетом «профсоюзного меньшинства». Лесли, конечно, комсомолец и год назад принят в партию. Что же касается самой Маргарет, то она училась и занималась домашним хозяйством, — как-никак два больших рабочих человека должны получить сытный обед и чисто выстиранную рубашку. Организовала пионерскую группу и говорят, что неплохо работала. Даже статейка о ней была напечатана в «Янг-Уоркере». А когда подросла и тоже вступила в Коммунистический союз молодежи, ее нежданно-негаданно избрали в комитет графства Ланарк, и она даже попала на Всеанглийский съезд коммунистической молодежи. Два денежных штрафа и месяц тюремного заключения «за подстрекательство». Девушки-текстильщицы обезоружили здоровенных полицейских и надавали им пинков. Слышишь, не смей называть меня англичанкой. Я — шотландка, и наш Глазго станет красным раньше всех больших и малых английских городов.
Теперь я видел Шотландию не глазами Вальтера Скотта — сквозь пелену столетий. И уже не Айвенго и не Квентин Дорвард были выразителями свободолюбия шотландцев. Я видел Шотландию такой, какой она представлялась Маргарет. В залив Ферт-оф-форт тащит свои мутные, отяжелевшие от заводских отбросов воды Клайд, и на километры протянулись по речному берегу судостроительные заводы, верфи, пакгаузы, склады. Эшелоны угля и руды из Эйра и Ланарка поступают на металлургические заводы Глазго. Здесь все домны Шотландии. Здесь же и центр рабочего класса страны. Судостроители, металлурги, горняки, текстильщики. За их плечами многолетний опыт классовой борьбы: чартизм и движение шоп-стюардов, энергичное участие в забастовке горняков и во всеанглийской стачке 1926 года, преданной Макдональдом, Гендерсоном и прочими правыми лидерами тред-юнионов. Шотландские рабочие наиболее решительны и непримиримы, ведь их сердца — тлеющие угли ненависти к тем, кто отнял у них не только право жить по-человечески, но и национальную независимость. Не заунывные гельские напевы, а «Интернационал» стал любимой песней шотландского пролетариата.
Впрочем, иногда всё смещалось в моих представлениях о Шотландии, и юная затворница из средневекового замка нетерпеливым взмахом головы отбрасывала со лба короткие мальчишеские волосы и смотрела из прошлого темно-золотыми глазами Маргарет — комсомолки из Глазго. Вот если бы мне поехать в Шотландию! Помогать тамошним ребятам в их трудной работе! И, как снег на голову, нагрянуть в Глазго, к Маргарет. Но для этого нужно прежде всего знать английский язык. А я пока знаю счетом десять слов. Видно, придется дождаться поры, когда Глазго действительно станет красным. Ни заграничных паспортов, ни виз не понадобится. Сел и поехал!
— Ты о чем это задумался? — спросил Черня.
— О мире без виз и без паспортов. Ведь наступит же когда-нибудь такое время. Ты как полагаешь, Сам?
— Очевидно, наступит, — сказал Черня и потянулся так, что косточки хрустнули. — Не выспался я нынче, Митя. Вчера до трех часов ночи в провожалки с одной девушкой играл. А потом целый час до дома топал. Так сказать, любишь кататься, люби и саночки возить…
— Очередная жертва. А кто, если не секрет?
Сам небрежно тряхнул своей гривой:
— Ты не знаешь… Так, одна… длинноногая.
— А как же Лида? Ведь ты на ней жениться собирался.
— Чудак человек! Собирался — это еще полбеды. А вот женишься — целую беду наживешь. Лидия на меня волчий капкан поставила. Но едва хвост прищемила, я и был таков.
— Удивляюсь я тебе, Сам. Как-то не по-комсомольски у тебя получается.
— А как это по-комсомольски? Вздыхать, пялить глаза и пыль с вещичек обожаемой сдувать… Так, да?
Я мысленно конструировал сокрушительное возражение, но вошла Маргарет, и конструкция разлетелась как пух.
— Действуй, старик, — нахально подмигнув, сказал Черня. И демонстративно вышел из комнаты.
— Здравствуй, Тмитрий. — Маргарет протянула маленькую руку.
Я сжал ее пальцы.
— О, какой ты сегодня! — Она попыталась освободить руку. — Куда-нибудь собираешься?
Черня сказал — действуй… Что же ты должен делать?
— Маргарет! — воскликнул я и запнулся.
— Что с тобой? — Она освободила руку и выжидающе на меня посмотрела.
— Видишь ли… Я хотел тебе предложить… Давай поедем в один из пионерских лагерей. Собственно, это предложение Зорина. Расскажешь нашим ребятам о пионерах Шотландии.
Маргарет даже порозовела от удовольствия:
— Это очень интересно. Когда едем? Сегодня?
— Лучше в субботу. Переночуем и проведем в лагере весь выходной день.
Я ликовал. Согласилась! Будем вдвоем. То есть, конечно, не совсем вдвоем. Мы и еще сотни две пионеров. Но зато без Лейбрандта, без Черни и без этого неотлучного Мориса. Хоть поговорим-то как следует. Уйдем в лес, там небось сейчас грибов много.
Маргарет о чем-то задумалась.
— Я надену свой пионерский галстук. Я привезла его с собой. Так будет лучше!
— Правильно. У меня тоже есть. Явимся к ребятам в полной форме.
— Надо достать еще один. Для Мориса.
— Ты хочешь, чтобы Морис ехал с нами?
— Ну, конечно, Тмитрий. Я же не могу оставить его одного.
— Не маленький, не пропадет, — попробовал пошутить я, хотя мне было совсем не до шуток. — Он же никогда не работал с пионерами.
— Надо, чтобы Морис тоже поехал, — упрямо сказала Маргарет.
— Можно тебя спросить?
— Смешно спрашивать разрешения… Что ты хочешь знать?
— Этот твой Морис… Ты без него шагу не можешь ступить… Почему так?
Маргарет вздернула голову и нахмурилась:
— Я много раз говорила: Морис мне большой друг.
— А я?
— Ты? — Ноздри прямого, немного короткого носика едва заметно вздрогнули. — Ты… тоже хороший товарищ, Тмитрий.
— Так почему же ты не хочешь никуда ходить со мной? Вот даже в пионерский лагерь… Ну, скажи, почему?
— Это очень сложно… Не надо об этом, пожалуйста, — умоляюще, как мне показалось, сказала Маргарет.