Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам
Шрифт:
— Ля полис… Вит! Вит! [9] — еще пронзительнее заверещал Шансон.
— Тмитрий! — отчаянно выкрикнула Маргарет.
Я не успел даже обернуться. Только вжал голову в плечи — свистнул воздух и…
— Пусти, стерва!
Я мгновенно выпрямился и обернулся.
Маргарет висела на правой руке высокого клешника. Он приподнял ее и, упершись ладонью левой руки ей в лицо, старался отодрать от себя. На кулаке правой, в которую мертвой хваткой вцепилась Маргарет, тускло поблескивал кастет.
9
Полиция…
Я зашвырнул финку как можно дальше и ринулся на клешника. Схватил его за запястье левой руки, отвел назад и изо всех сил дернул на себя и немного вниз. Он зарычал и еще раз попробовал вырвать из цепких пальцев Маргарет свою вооруженную кастетом руку. Но ослаб от боли, так что, когда прибежал милиционер, был уже готов и вел себя точно обиженная овца… Ну, мол, пошутковали малость, а этот разошелся, Генку привел в бессознательное состояние, меня инвалидом сделал. И нежно погладил свою висевшую как плеть левую руку.
Милиционер взвесил на ладони реквизированный кастет.
— Тоже для шуток припас? — спросил он насмешливо.
— Для самозащиты… Лопни мои глаза, если вру. Ведь вон как Генку разукрасил, — жалобно скулил клешник.
Я коротко рассказал, как было дело, и предъявил свое удостоверение.
Милиционер козырнул и сказал, что всё в порядке и мы можем идти.
И только тут я обнаружил, что Жансон стоит в сторонке, в позе американского наблюдателя. В пылу сражения я как-то забыл о его существовании.
— Эх ты! — воскликнул я по-русски.
Жансон, по-видимому, понял.
— Бросаться в драку… Фи! Для борьбы с хулиганством существует полиция. Я позвал ажана, и, как видишь, всё обошлось, — сказал он и стал напыщенно объяснять, почему осуждает применение грубой физической силы.
— Ладно, толстовец, — презрительно перебил я. — Ты, пожалуй, договоришься до того, что и с фашистами надо бороться руками полиции.
Жансон, по своему обыкновению, пожал полными покатыми плечами и подошел к Маргарет.
Но Маджи швырнула ему в лицо какую-то совсем короткую английскую фразу и взяла меня под руку.
— Тебе не слишком больно, Митья?
— Чепуха. Я же всё-таки боксер. Без оружия они бы и минуты не продержались. Приемов не знают!
У меня саднило колено, боль копошилась в паху, и кровоточило ухо. Но ведь это я вырвал Маргарет из грязных лап бандитов. Я гордо задрал голову и хотел было сказать ей, что и трех клешников разбросал бы как младенцев, и что классный боксер всегда опережает ударом, и что… Но вовремя вспомнил, что сам я беспомощно вжал голову в плечи, дожидаясь смертельного удара кастетом, и только отвага Маргарет, ее нежные тоненькие пальцы спасли мою жизнь.
— Если бы не ты, мне бы пришел каюк. Он бы мне обязательно череп проломил. Ты такая смелая!
— Каюк? Я этого не понимаю… Я совсем не смелая, Митья. Повисла на его руке, как обезьяна. А ты вскочил и… бац… бац… Всё! Джек Дэмпси! — Она подняла мою руку, как это делают рефери на ринге.
А Морис шел шагах в трех позади и уныло молчал.
В
Мы с Маргарет условились, что встретимся ровно в шесть у вокзального киоска; кто раньше придет, тот и купит билеты на всех.
Приехал я на вокзал задолго до назначенного срока, купил три билета и стал кружить вокруг киоска, как ученый кот на цепи. Место было очень удобным: я мог обозревать всю вокзальную площадь, а напротив, чуть наискосок, на фасаде Октябрьского вокзала находились часы, и большая стрелка нет-нет да и падала вниз, словно кто-то невидимый ударял ее под колени. В кармане у меня лежал совершенно новый красный галстук, который я купил в магазине «Молодая гвардия» на Большой Дмитровке. Этот галстук я должен был вручить Морису, хотя после того случая в Сокольниках мне и глядеть-то на него было противно.
Без пяти минут шесть мне показалось, что минутная стрелка навсегда повисла на одном месте, в шесть она, напротив, точно взбесилась и рухнула вниз как подкошенная, а еще через пять минут я понял, что Маргарет не придет, поездка не состоится и вообще всё пошло к чертовой матери.
Я выкурил три папиросы подряд, во рту стало горько и сухо, и я беспрерывно крутил головой так, что даже заболела шея. Потом я начал отсчитывать секунды, стараясь не слишком торопиться, на семьдесят третьей увидел Маргарет.
Она вышла из-под моста и быстро переходила площадь, пренебрегая правилами уличного движения. В белой кофточке с короткими рукавами, в алом галстуке, концы которого ветер забрасывал ей на плечи, и в красненьких сандалиях на стройных загорелых ногах. Через руку перекинута курточка из светло-коричневого вельвета, под мышкой потертый портфель из грубой кожи.
Пока она меня не заметила, я успел рассмотреть ее лицо. Оно было напряженным и замкнутым, как у пловца, бросающегося в воду с очень крутого берега или с вышки. И тут я вдруг сообразил, что Маргарет идет одна, а толстого Мориса, как ни приглядывайся, нет, нет и нет. Но я даже не успел удивиться и обрадоваться, потому что Маргарет увидела меня, махнула рукой и улыбнулась.
— А я уж боялся…
— Прости, Тмитрий… Я не хотела… Пожалуйста…
Она чуть задыхалась, и концы галстука вздрагивали на ее груди.
— Ничего, еще девять минут. Мы успеем.
— Тогда давай побежим. — И Маргарет схватила меня за руку.
— Постой… А где же Морис? Нам надо…
— Надо успеть на поезд, — перебила Маргарет. — Морис не хотел… не мог поехать.
И мы побежали, держась за руки и смущенно переглядываясь.
Поезд терпеливо дожидался нас. Когда мы подбежали к зеленому вагону (все окна его были открыты, и в них виднелись лица разомлевших от духоты дачников), паровоз зашипел, как удав, и выбросил тугую струю пара. Мы забрались в тамбур, но так и не смогли пробиться в вагон, — он был битком набит.