Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам
Шрифт:
— Ничего, — сказал я. — Постоим здесь. Только окно надо открыть.
Окно долго не хотело открываться, что-то там заело, и Маргарет стала мне помогать. Тут я поднажал, рама со скрипом поползла вниз, в лицо нам хлынул воздух теплого летнего вечера и крепкий запах тлеющего угля.
— Вот какая я сильная! — похвасталась Маргарет.
— Ага, — сказал я. — Но всё же дай мне твой портфель, И зачем он тебе понадобился?
Портфель оказался довольно тяжелым, и толстая его кожа топорщилась какими-то неровными
— Коллекция минералов?
Мое предположение ужасно рассмешило Маргарет. Лишь вдоволь нахохотавшись, она сказала:
— Очень недогадливый человек. Я приготовила бутерброды и купила немного очень хороших яблок. Вот!
— Но тут же на целую роту… Ну да, понял, ты же рассчитывала на аппетит Мориса.
Маргарет посмотрела на меня искоса:
— Почему Морис? Я приготовила еду только для двоих.
Поезд дернулся раз, другой, Маргарет ткнулась носом мне в плечо, и наше сказочное путешествие началось.
Всю дорогу мы простояли у окна, притиснувшись друг к другу. Почти не разговаривали. Но в нашем молчании не было отчужденности, и я боялся спугнуть его каким-нибудь неловким словом, потому что Маргарет могла тогда отодвинуться и я бы перестал ощущать тепло ее плеча и вдыхать удивительный аромат тяжелых, отливающих бронзой волос, которые нет-нет да и щекотали мою щеку.
Вырвавшись из каменных ограждений и плотной сизой мглы города, поезд набирал скорость. Воздух стал прозрачным, и август проносился милю нас, голубой, зеленый, с осенними желтыми пятнами, густо-красный над частоколом темнеющего на горизонте леса.
На станции нас ждал начальник лагеря Миша, длинноногий парень в коротких штанах, с буйной шевелюрой, и звено пионеров, загорелых, в выглаженных белых рубашках, торжественных и безумно любопытных. Нечто вроде почетного караула.
Я сказал, что Маргарет Мак-Грегор принадлежит к числу организаторов пионерского движения в Шотландии.
Девочка с толстой русой косой вручила Маргарет пышный букет полевых цветов и, облизав пересохшие от волнения губы, попыталась сказать приветственное слово по-английски.
Ребята подталкивали ее умоляюще-требовательными взглядами: «Ну, не подкачай, ты же всегда получала «отлично» по английскому».
Миша досадливо пощелкивал пальцами, когда пионерка замолкала, безвозвратно потеряв какое-нибудь нужное слово.
Маргарет порывисто обняла девочку. Они были почти одного роста, в белых кофточках с красными пионерскими галстуками.
— Я рада, что приехала к вам, — сказала Маргарет, стараясь как можно лучше и яснее произносить русские слова. — Я уже научилась немного говорить по-русски, и мы обязательно поймем друг друга.
Ребята крикнули «ура» и тесным кольцом окружили Маргарет. Они пошли вперед, а Миша стал подробно рассказывать мне, как организован лагерь, как удалось
А я прислушивался к голосу Маргарет, такому взволнованному и душевному, выбивавшемуся из звонких восклицаний и междометий окружившей ее пионерской свиты.
— Как раз попадем к ужину, — деловито говорил Миша. — Гречневая каша с мясом и компот. Неплохо? А потом зажжем костер. О чем вы будете рассказывать?
Я подумал, что проявил, пожалуй, излишний оптимизм, когда считал, что двести пионеров не помешают нашему с Маргарет уединению, и даже чуть загрустил. Но Миша оказался отличным парнем, из тех вожатых-энтузиастов, которые считают, что пионерская работа — самое важное в жизни. Мы с ним быстро нашли общий язык, и на время я забыл и о своей важной роли референта, ведающего вопросами агитации ИК КИМа, и даже… о Маргарет.
Я рассказывал Мише о лагере пионерского актива Выборгского района, начальником которого был три года назад, и мы дружно ругали заумных дяденек и тетенек, загнавших пионерию на дачки с санаторным режимом и тем самым лишивших их самого главного: веры в свои силы и романтики. Что же это за лагерь, если потолок и каменные стены отделяют вас от таинственных и тревожных шорохов ночи, пробиравшихся в ваше сердце сквозь тонкий, туго натянутый и поющий на ветру брезент палатки!
— Это отлично, что у вас тут палаточный лагерь, — говорил я. — Мне хотелось показать Маргарет именно такой. А то еще подумает, что мы воспитываем из пионеров белоручек и маменькиных сынков.
— Будь спокоен. У нас всё по-настоящему, так что лицом в грязь не ударим.
Предполагаемые пятнадцать минут пути по самой короткой тропинке растянулись этак минут на сорок, не меньше. Сумерки стали темно-лиловыми, я уже не различал фигур впереди идущих — только белые пятна, — сова бесшумно пронеслась над нашими головами, когда мы подошли к высокой каменной ограде и мальчишеский голос строго спросил пароль.
— Эдинбург, — негромко назвал Миша.
— Проходите.
— Только она из Глазго, — сказал я.
— Всё же Эдинбург — столица Шотландии, — возразил Миша.
Мы шли по широкой аллее, ступая по пятнам всё более сгущающихся теней и вдыхая запахи трав, нагретых за день, всё вверх и вверх. Но вот аллея оборвалась на крутом подъеме, и мы увидели полукружие темных безмолвных палаток, спускавшихся по холму, а в центре на самом верху двухэтажный дом с башенками и террасами, тоже неосвещенный и как бы впаянный в серо-лиловое вечернее небо.
— Уже ужинают. Пойдемте скорей, — сказал Миша, и ми пошли за ним на отдаленный стук множества ложек.