Давайте напишем что-нибудь

Клюев Евгений Васильевич

С формальностями покончили быстро: ни у одного из противников душа уже не лежала к тому, за что боролись и на что напоролись.

Поднявшись с пола и с презрением посмотрев на будущих отцов, простодушная Пакита предупредила:

– Дети получатся вялыми и болезненными, только ко мне чтобы никаких претензий!

– А выживут? – с блеском надежды в заплывших глазах спросил Кикимото.

– Выжить выживут, но пользоваться ими будет нельзя, – уклончиво ответила простодушная Пакита и, не попрощавшись, отправилась вынашивать детей.

В дверях она разминулась с кем-то, отдаленно напоминавшим человека. Это был инспектор.

– Я инспектор, – так и представился он, войдя.

Кикимото демонстративно отвернулся к окну, как если бы никто ничего не сказал. Любой Дурак на всякий случай последовал его примеру.

Удивившись, что его не заметили, инспектор зашел с другой стороны и представился снова.

Подозрительно оглядываясь по сторонам, но явно избегая смотреть на инспектора, Кикимото спросил Любого Дурака:

– Кто-нибудь что-нибудь сказал?

– Нет-нет, – зачем-то подыграл ему Любой Дурак, при этом воззрившись на инспектора в упор. – Никто ничего не сказал.

– Значит, послышалось, – констатировал Кикимото и оглушительно запел популярный японский романс «Банзай меня, твои банзанья…» К концу романса Любой Дурак разрыдался.

– Как вы ни пытаетесь игнорировать мое присутствие, – сказал инспектор, когда сначала пение, а потом рыдание подошли к концу, – а я, тем не менее, здесь. Это и любому дураку видно.

Любой Дурак вздрогнул, словно застигнутый на месте преступления, – тем самым выдав себя. Инспектор злорадно захохотал и сказал:

– Попались, голубчики!

Кикимото тут же наделал в штаны, но признался в этом только автору. Автор не нашел, что сказать в ответ.

А инспектор тем временем достал из бывшего у него при себе портфельчика пачку накладных и, заполнив одну, протянул ее Кикимото.

– С Вас четыре миллиона двести тысяч сто сорок три японских иены, по одной иене за каждое яйцо, – бросил он небрежно. Брошенного никто не поднял.

– Вы украли у него яйца? – шепотом спросил Любой Дурак Кикимото.

– Да на кой мне его яйца! – крикнул Кикимото. – Яйца – мои собственные. Они были куплены в супермаркете, причем на мои же кровные! Можно сказать, за каждое яйцо заплачено кровью.

– Вы слышите? – проникся Любой Дурак, грозно нависая над инспектором. – За яйца уже заплачено кровью, так что это яйца Кикимото.

– Мне безразлично, чьи это яйца, – холодно и сыро сказал инспектор. – И я здесь совсем не затем, чтобы отнимать у кого бы то ни было яйца. Я здесь затем, чтобы пресечь беззаконие.

От последней фразы Любого Дурака зазнобило. Увидев на спинке кресла теплый плед, он уютно завернулся в него и выжидательно посмотрел на инспектора. Инспектор молчал. Тогда Любой Дурак, осторожно поощряя его к дальнейшему разговору, дружественно произнес:

– Ну и?..

– Ну и всё! – бесцветно закончил инспектор.

Присутствующим сделалось неловко.

– Не

очень понятно, за что же все-таки платить такие деньги, – нашелся наконец Любой Дурак.

– За самовольное строительство закрытого помещения, – голосом закона ответил инспектор и расстегнул небольшой кошелек.

Это рассмешило Любого Дурака.

– Интересно, – сказал он, – как Вы туда намерены четыре миллиона двести тысяч сто сорок три японских иены упихать. Они же не войдут!

– А вот спорим, что войдут? – захорохорился инспектор.

– А вот спорим, что не войдут? – уперся Любой Дурак.

Инспектор выглядел разъяренным.

– Есть у Вас четыре миллиона двести тысяч сто сорок три японских иены? – обратился он к Любому Дураку.

Конечно, у любого дурака всегда есть при себе четыре миллиона двести тысяч сто сорок три японских иены. Достав их из рюкзака, болтавшегося за спиной, Любой Дурак протянул деньги инспектору, но отдать не успел, потому что на пути денег горой стал Кикимото.

– Откуда у Вас иены? – заорал он на Любого Дурака.

– С родины, – пролепетал тот. – Я родом из Японии…

– Чего ж тогда не живете на родине? – упрекнул его Кикимото.

– А того… – обиделся Любой Дурак. – Я считаю, что жить на родине значит проявлять чрезмерный патриотизм. Сами-то Вы чего на ней не живете?

– Я же Купол Мира над Европой возвожу! – веско напомнил Кикимото. – Вот возведу – и…

– Не возведете, – вмешался инспектор. – Ибо Вы оштрафованы мною за самовольное строительство закрытого помещения. И не говорите, будто не знали, что надо подавать заявку заранее.

– Я же не крытый рынок строить собрался! – рассвирепел Кикимото. – Я же произведение искусства создаю! Вы бы еще Леонардо обязали заявку заранее подавать – перед тем, как он писать Мону Лизу решил…

– Леонардо тут ни при чем. Он давно умер. И он был гений. А Вы – Кикимото.

Кикимото подошел к инспектору и с размаху ударил его по роже: удар получился неловкий.

– Дайте-ка я, – сказал Любой Дурак и отвесил инспектору такую оплеуху, что тот рухнул на пол мастерской глыбой неотесанного мрамора, чуть не проломив пола.

Покуда инспектор лежал без сознания и бытия, Любой Дурак сказал:

– Пора нам отсюда сматываться.

– А как же материалы? – растерянно спросил Кикимото. – Когда я еще наберу столько яичных скорлупок?..

– Да я Вам столько и даже больше за неделю наем, – пообещал Любой Дурак. – Были бы яйца – едоки найдутся!

– Если Вы думаете, что я умер, то глубоко ошибаетесь, – вдруг произнес инспектор вполне сознательно и бытийно. – Я жив и здоров. А Вам придется ответить перед законом. За самовольное строительство закрытого помещения и за оскорбление официального лица… даже за разбитие официального лица при выполнении одной служебной обязанности. – И он приложил к своему официальному лицу смоченный кровью носовой платок.