Давайте помолимся! (сборник)
Шрифт:
Когда я впервые обмолвился о Хабире Зайнуллине, мол, мне интересна его судьба, наша невестка Энже, жена моего младшего брата Алмаза, уроженка Бегишева, сказала: «А я ждала, когда же вы начнёте расспрашивать о Хабир-абый». Значит, и Энже выделяет его, хранит в душе уважение. Перед тем как приступить к сбору материала, я написал Энже письмо, в котором спросил: «Не осталось ли кого-нибудь в живых из окружения Хабира?» У меня были сведения, что все ребята ушли на фронт и пропали там без вести. Но должны быть какие-то следы, обязательно должны. Видимо, рассказать об этих гордых и смелых орлах Всевышний поручил мне. Оказалось, что всё-таки есть один выживший из кружка отважных вольнодумцев – Гарай Гараев…
Невестка Энже расспросила женщин, учившихся в школе приблизительно в одно время с Хабиром, и написала мне о результатах: «В Багряже училось с десяток бегишевских парней, среди них: Хасанов Камал, Исмагилов Ибрагим, Муллин
С высоты прожитых лет оцениваю и понимаю: введение платного образования вызвало большой протест среди татарского крестьянства, и без того еле-еле сводящего концы с концами! Не на этой ли волне появились небезразличные к происходящему, думающие люди, каким был Хабир Зайнуллин? Не эту ли проблему, дальнейшей учёбы, обсуждали парни из окружения Хабира, строившие грандиозные планы на будущее, которые рушились у них на глазах?
Углубляясь в воспоминания, могу сказать: споры-разговоры в основном шли о творящейся в мире несправедливости – сельский люд голодает, бедняки становятся ещё беднее, в каждой семье по четверо-пятеро детей, у многих из них нет возможности учиться – одежда худая, обуви нет. Учиться отдают самых смышлёных, прикинув, смогут ли прокормить будущего школьника: мало того что на одного работника меньше становится, так ему же надо всё самое лучшее отдавать, обделяя себя и оставшихся детей… И тут – на тебе! Оказывается, ещё и за учёбу нужно платить! А молодёжь-то отчаянная, решительная, каждый пытается развить в себе личность, и личность неординарную. В разговорах парней Хабира часто сквозило изумление внезапным исчезновением людей. «В таком-то ауле среди ночи увели такого-то человека, и теперь его не могут найти!» Примеров предостаточно, почти каждый день кто-нибудь из парней приносил очередную новость о пропаже. Сегодня один пропал, завтра – второй, а на третий день парни стараются делать выводы!
Самое странное: все ребята как один верили в то, что от великого вождя Сталина скрывают правду, что его окружение – сплошь коварные враги народа. Вот если бы он узнал! Задал бы им товарищ Сталин жару, мало не показалось бы!.. Говорят, школьник из какой-то деревни написал письмо Надежде Константиновне Крупской51, в котором рассказал о творящихся у них злодеяниях… так его за это орденом наградили! А разве нам не о чем рассказать, разве у нас всё хорошо? Так почему же мы бездействуем в таком случае?!
При каждой встрече эти разговоры возобновляются, обрастая новыми подробностями. Не обходится, конечно, и без домыслов-слухов, побуждающих вспыливших ребят воинственно засучивать рукава и пускать в ход разящие молнии кулаков!
Вот такие уроки политической зрелости получил я в детстве. Это вам не хитрые лисы Рыклин и Заславский, напялившие маски беззаботности: «Ничего не видели, ничего не знаем!» Ученики Верхне-Багряжской школы на самом высоком уровне обсуждали положение дел в стране, хорошо понимали, что творится в политике, и научили понимать меня. Не знаю, встречались ли парни вне школы, не помню за давностью лет. Их серьёзные «мужские» разговоры я воспринимал как некую тайную игру, наверное. Помню, как во время летних каникул я писал письма в Бегишево, Гараю Гараеву, прострочив края бумажного треугольника на швейной машинке. «Про то писать не буду», – предостерегал я в письме. Да, было и такое. А вот про что, «про то», хоть убей, не помню.
Услышанная в один из дней новость потрясла не только Хабира Зайнуллина, но и меня. Деревенских парней будут увозить в город для получения какой-нибудь профессии! Предполагалось, что они должны пройти обучение в ремесленных училищах, ФЗО52 и других подобных заведениях. Парни очень тяжело восприняли такую новость. Если прежние злодеяния обходили их стороной или задевали по касательной, то эта била непосредственно по ним. «Татарстанских парней собирают для работы на Донбассе. Если нам не дадут окончить десять классов – по прибытии взорвём одну из шахт!»
И это были не пустые слова! Это – конкретный план жизни молодёжи на будущее. Чтобы установить, когда было принято такое решение, я обратился к истории.
Указ «О государственных трудовых резервах СССР» был принят в 1940 году. В нём говорилось: «Обязать председателей колхозов ежегодно выделять в порядке призыва (мобилизации) по 2 человека молодёжи мужского пола в возрасте 14–15
Ну кто может возразить, что среди нас не было отчаянных голов, способных написать Крупской для того, чтобы раскрыть глаза Сталину и членам Политбюро?! Подытожив все мнения, Гарай Гараев пишет длинное, подробное письмо Сталину и опускает в ящик. Письмо-то длинное, да вот дорога у него короткой оказалась: насмерть перепуганный почтальон незамедлительно вручает конверт директору школы Кашшафу Хамитову. Тот открывает… начинает читать… дочитывает до конца (!!!), и глаза его делаются не круглыми даже, а квадратными. В руководимой им школе ЧП! Бунт! Идеологический бунт! Предыдущий директор Хаернас Валиев бесследно исчез!.. Теперь его очередь, что ли?.. Если письмо попадёт в соответствующие органы… Фу, откуда только берётся столько холодного пота?!. Умным, образованным был Кашшаф-ага, жизненного опыта ему не занимать… Но в этот раз и он растерялся: что делать, как поступить? Не зная, с какого обрыва сбросить своё несчастное тело, он выходит на школьный двор. Со сведёнными за спиной руками он бродит по двору, по-рыбьи заглатывая воздух, и натыкается на беззаботно гуляющего юного бунтаря Гарая Гараева! Вот он, собственной персоной! Идёт прямо ему навстречу. Директор смотрит на Гарая, а Гарай его не замечает… «Ух, безмозглый карась!» – думает, наверное, Кашшаф-ага. Но начинать разговор не спешит, осторожничает. Знает этот мудрый человек, что творится в мире. (После смерти Кашшаф-ага его дочь Лейла передала мне многолетний увесистый архив отца. Много толстых тетрадей… Стихи… Воспоминания. Свидетель трудных лет, Кашшаф-ага был очень осторожным человеком, дул даже на холодную воду. Меня тронула одна запись: «Сегодня на рассвете из деревни выслали кулаков. Они погрузились в повозки и уехали. Удивительно: никто из них не плакал, ни одной слезинки не проронил». Кашшаф-ага, Кашшаф-ага!.. Одно ваше предложение стоит целого мира, спасибо вам за него! Более подробно описать и зафиксировать бы вам это историческое событие!)
Мне, конечно же, неведомо, о чём думал Гарай, глядя на побледневшего директора. Но наверняка не догадывался, что письмо к Сталину находится у него. Растерянный Кашшаф-ага уцепился за проплывающую мимо соломинку – увидев торчащий из кустов обрезок доски, сказал: «Гараев, отнеси-ка эту штуковину в учительскую!» И сам пошёл следом. Там, оставшись с глазу на глаз, Кашшаф Хамитов с мольбой в глазах обратился к ученику. Нет, он не ругался, не кричал, не найдя в себе сил скрыть волнение, он умолял его. Тихим, вкрадчивым голосом. «Больше не пиши такого, а если напишешь – покажи мне. Иначе не сносить тебе головы. Давай порвём это письмо и забудем о нём». Не откладывая в долгий ящик, они вкладывают конверт в глотку печки. Директор, даже не думая о том, что нужно бы приоткрыть дверь, чиркает спичкой и поджигает смертоносную бумагу. В секунду комната наполняется едким дымом, но Кашшаф-ага не мигая смотрит в зев печи до тех пор, пока от письма не останется кучка пепла. Позже, споткнувшись о прислонённый к стене огрызок доски и растянувшись на полу, он отчаянно взвоет: «Какой идиот притащил сюда эту рухлядь!..»
Эту историю несколько лет спустя, в 1947 году, я тогда уже работал в райкоме комсомола, а Гарай заведовал культурой, поведал мне непосредственный её участник, Гарай Гараев, когда мы оба жили на квартире у Ксении Фёдоровны Роксман. Помнишь, друг мой Гарай?!
Умение видеть жизнь людей в целостности – редкий подарок судьбы, не каждому выпадает. По мере взросления, когда расширяется твой кругозор, ты уже можешь, глядя на течение народной жизни, и сам понять, и другим объяснить, чем живёт отдельно взятый человек. В юном возрасте, когда твоя душа мечется во всех направлениях, когда ты ещё не видел и не мог видеть ничего, кроме жизни отдельных людей, ты стараешься понять и усвоить законы глобального сосуществования, наблюдая именно эту, доступную тебе частную жизнь. Какой бы насыщенной, содержательной и познавательной ни была для меня жизнь в кряшенском селе, удалённом от центров культуры, от бурлящих событиями городов, не сумел я смолоду получить глубоких, всеохватных знаний. Причин этому много, они разнообразны. Однако дарованная мне природой чуткая душа очень рано ощутила, что на земле есть несправедливость и неравноправие. Хотя мы в ту пору ещё неясно представляли всё коварство и продажность государственного строя, способного до нитки обобрать и практически уничтожить крестьянство. Но с одним из проявлений несправедливости – голодом сталкивались постоянно.