Давайте помолимся! (сборник)
Шрифт:
Внезапно у него заныло в висках. Лемеха плуга с визгом выворачивали землю. Ночную тишину наполнили возгласы уставших, измученных женщин.
– Алиллуйя [5] , Аллилуйя, Господи, помилуй!
Сопящая от натуги группа приближается к нему. Впереди бабка Павлина, перекрикивая остальных, она читает молитвы. Следом за ней выстроились женщины: молодые и в возрасте, дородные и худощавые. Вцепившийся в рукояти плуга старик, хворый отец, кажется Даниле очень немощным и жалким. Растянувшаяся группа вперевалочку проходит мимо, вышибая из острых лемехов человеческие стоны и плач.
5
Алиллуйя – молитвенное хвалебное слово, обращённое к Богу.
Куда подевалась красота природы? Парня окутал какой-то липкий злой страх. Ивы, смиренно склонившие в поклоне ветви, мерещатся ему воплощением мора, злого
Послышалось дуновение предрассветного ветра. Зашуршала сухая трава. Кончики ивовых ветвей с тихим плеском несколько раз коснулись воды. Данил пробежался по струнам гитары. Нечаянная мелодия добавила сладкой грусти в предрассветную тишину природы, готовой вот-вот излиться песней нарождающегося дня. Чистое небо нахмурило брови, течение реки усилилось, на тонких кончиках ивовых листьев навернулись слёзы. Эх, жалкие люди! Если бы можно было так легко избавиться от мора! Данил страстно заиграл. Он боялся, если остановится, то скрип заржавевшего плуга снова будет терзать его. Струны пели и пели, страстно, пылко, не замолкая ни на секунду. Но, не выдержав душевного напора, лопнули. Песня оборвалась. Лихорадочный взгляд Данила упал на беззаботно поблёскивавшую золотом воду. Вдалеке послышались измождённые женские стоны. Перед глазами парня промелькнули призрачные тени. Данил положил сломанную гитару на землю. Ещё не смолкли печальные, щемящие ноты, вырывавшиеся из уцелевших струн, как в прибрежной тишине раздался новый звук…
Разбежавшиеся по воде круги, словно хотели что-то прошептать, раз за разом накатывались на береговую глину. Ветер усилился. Терзая струны сиротливо лежащей на берегу сломанной гитары, он заставлял её петь первым лучам нового дня песню памяти молодого гитариста Данилы».
Я написал этот рассказ в декабре 1947 года, когда работал в Заинске в комитете комсомола. Правда, я тогда мало чего понимал в жизни, и по литературной части огрех немало сделал, наверное, но написал же!!! Я был свидетелем этих странных событий!.. Вон, сверкая нагрудным крестом, шагает бабка Павлина. За ней сорок женщин тянут плуг об одном лемехе. Первая тройка – старшие дети, следующие трое – средние, замыкающая тройка – поскрёбыши. Лемех обязательно должен погружаться в землю на известную глубину и делать борозду определённой ширины, только тогда они смогут одолеть мор! Хитрости места нет, если оставишь хоть маленькую брешь, мор обязательно через неё просочится!.. За этим зорко следит намертво вцепившийся в ручки плуга мужчина! Помню, как во всей деревне погасли огни, а на рассвете измождённые, взмокшие от пота, «прокопчённые» пылью женщины, собравшись возле сторожки, натирали одно о другое два бревна, добывали Чистый огонь. Затем, «прикурив» от него, разносили по всем домам жестяные плошки и глиняные горшки с чудодейственным пламенем… В рукописных донесениях Чёрного озера были такие записи: «Аяз читал мне свои антисоветские рассказы, такие-то и такие-то». И это написали люди, прекрасно понимающие, о чём я хотел рассказать в своих ранних, ученических рассказах! В то непростое время любой рассказ, в той или иной степени отражающий действительность, получал высокую оценку – «антисоветский».
Хочешь покоя – веруй;
Хочешь знать истину – ищи.
Не удивляйтесь, когда услышите: голод сделал из меня писателя. В этих словах – тяжёлая правда. Не хочу плохо отзываться о родной школе и учителях. Среди них было много прекрасных людей! Началась война, почти все мужчины ушли на фронт. Жизнь оставшихся в тылу тоже была целиком подчинена войне, они также умирали, их также вырывало из родных городов-деревень и разбрасывало по свету. Сколько людей на земле – столько и рук у войны, до каждого дотянутся эти руки, никто не будет обделён. Школа Верхнего Багряжа «обмелела», притихла. Классов стало меньше. Не зная, как справиться с нехваткой педагогов, в комитете просвещения решили отобрать из учащихся старших классов самых умных и образованных и поручить им проведение уроков в младших классах. Один девятиклассник преподавал нам, восьмиклассникам, анатомию, десятиклассник Миронов – немецкий язык. (Позже этот умный и добрый паренёк погиб на фронте.) В сорок четвёртом среднюю школу в Верхнем Багряже закрыли, десятый класс я оканчивал в Сарманово. Весной сорок пятого выпускникам впервые стали вручать аттестаты зрелости. Экзамены на аттестат зрелости должны были принимать только педагоги с высшим образованием, во всяком случае так было прописано в законе. Собрав по трём районам: Сармановскому, Заинскому и Ворошиловскому, педагогов с высшим образованием привезли в Тлянче-Тамак. Из Сармановской школы ни один из учителей не попал в экзаменационную комиссию, значит, не было в нашей школе учителей с высшим образованием. Русский язык нам преподавал майор Владимир Вуль. Если скажу, что за зиму этот человек, у которого не было никакой педагогической
Экзамены в Тлянче-Тамаке, поездка на пароходе в конце августа, укрывшись среди нагромождённых на корме бочек, первые робкие шаги по казанским улицам вспоминаются теперь, как далёкий полузабытый сон. Осень победного года! Дороги полны приключений, дни – хлопот, ночи – страхов. Про студенческие годы я отдельное произведение напишу, что ни говори, я ведь три раза поступал. Проучившись с перерывами пять лет, я сумел окончить лишь три курса. Если будет суждено, если останусь в здравом уме и ясной памяти, обязательно напишу про эту непростую, наполненную поучительными событиями часть жизни…
Ни к университетским преподавателям, ни к однокашникам у меня никаких претензий или обид нет, упаси господь! Но правду сказать, настоящих друзей, близких мне по духу и образу мысли людей я нашёл среди студентов татарского театрального училища. Особенно сблизился я с поэтом Маулёй Султаном. Верю, что это имя, эта великая личность ещё будет по достоинству оценена потомками.
Скажу без утайки: университет не оправдал моих надежд, не то что получить ответы на волнующие меня смолоду вопросы, наоборот, проблемы только углубились, наслоились, потяжелели. Между действительностью и учёбой – непреодолимая пропасть, выдаваемое нам за научные идеи пустословие невозможно применить в многотрудной и малопонятной жизни. В газетах и журналах, в кино и на театральных подмостках сплошное восхваление Ленина-Сталина… Вознесение коммунистов до небес. С университетских кафедр сладкоголосые преподаватели убедительно преподносили нам советский уклад жизни России как справедливейший и прекраснейший, хотя на самом-то деле люди были доведены до смертельного истощения голодом, каторжным трудом и неподъёмными налогами. И что самое удивительное: преподаватели достигали своей цели! Огромная часть студентов прониклась лживыми, ущербными идеями ленинизма, взяла их на вооружение, по собственной воле превратившись в стадо слепцов…
В начале весны я бросаю университет. Весеннюю сессию уже не сдаю. Лето провожу в деревне. Заготавливаю дрова и сено… А для села это были самые тяжёлые годы… Хилые колхозы выживали лишь за счёт грабежа крестьянства. Из памяти не уходят строки Тукая:
– Остались нынче голодать, – земля-мать причитает.
Над работящими детьми своими горько плачет [6] .
Да разве только «нынче»?! И прежде так было, и в будущем крестьян ждёт то же самое! С каждым разом я всё сильнее убеждаюсь в этом, утверждаюсь в правильности этой мысли. В деревне общаюсь с вернувшимися недавно с войны Гурием Тавлиным, Алексеем Красновым. Заматеревшими, многое повидавшими. Хоть мы и не совсем близкие по духу люди, но кое-какие запретные слова я от них временами слышу. Виденное ими настораживает меня, но из силка волнующих проблем мне всё равно не вырваться. Куда податься? Как быть? В какое кипящее варево окунуть мятежную душу?.. Молодость голодна до поисков и открытий, никакие глубины её не смущают, и даже проплывающая над головой клочковатая туча в молодости мерещится средоточием тайных смыслов.
6
Г. Тукай. Осенние ветры (пер. В. Думаевой-Валиевой).
Татарские аксакалы говорят: «Аптыраган-йдгн, артын мичк тергн». Смысл этой пословицы в том, что вопрошающий, озабоченный и озадаченный, задавая вопросы, попал в ещё более затруднительную ситуацию. Я вновь возвращаюсь в Казань. Из университета отчислен, не видя смысла в восстановлении на учёбу, я не стал снова поступать, проводил дни, плывя по течению. С Маулёй Султаном и Рифгатом Амином делим одну краюшку хлеба на троих. С Маулёй мы превратились в закадычных друзей!.. Он меня с полуслова понимает, я – его. Мы, как нам кажется, понимаем жизнь, смело и открыто критикуем её. Но как в ней что-то изменить, никто из нас не знает.
Осень сорок шестого!.. Мне восемнадцать. Земной путь всех людей озаряется невидимыми лучами, исходящими из просветлённых лбов. А из моего лба в ту пору, похоже, только мрак изливался. Иначе чем объяснить, что я в один из дней, абсолютно не задумываясь о последствиях, без какой-либо цели сажусь в пароход Казань – Астрахань и плыву вниз по Волге? В те годы меня не мысли вели, а поток неуправляемых страстей. Сейчас осознаю, что решился я на это путешествие ввиду отсутствия определённых жизненных целей, не зная, куда себя деть.